Грегори Галлоуэй - Простой, как снег

— Но он же на десятидолларовой купюре, мама, — заметил я.

— Решения федерального правительства о том, что считать подходящим, а что нет, не имеют к нам никакого отношения, — ответила она. Это было самое сильное политическое заявление, которое я слышал из уст матери.

Перед занятиями все стояли в коридорах, и у всех имелось свое место. Участники музыкальных групп всегда выбирали подвал, эстетствующие типы болтались рядом с классом мистера Девона, спортсменов всегда можно было найти на первом этаже у западного входа, недалеко от самых старших, дегенераты обитали на втором этаже в восточном крыле, а любители дебатов и речей — в западном крыле. («На втором этаже мне нечего делать», — всегда говорил Карл). Карл перемещался с этажа на этаж, и для него никогда не имело значения, где нахожусь я. Анна и все остальные упыри всегда располагались на третьем этаже, этакой темной тучей нависая над металлическим строением, в котором располагался спортзал, над футбольным полем и беговой дорожкой вокруг него. Иногда, направляясь в школу, я поднимал голову и видел их в окне — неподвижных черных ворон, высоко устроившихся на жердочке на фоне утреннего неба. После занятий они вместе отправлялись в ближайший лес. Говорили, что они там занимаются разными делами — балуются наркотиками, занимаются сексом и проводят ритуалы с жертвенными животными. Говорили, что они там также ворожат, наводят порчу на жителей города и размышляют, кого бы еще помучить, кому принести боль и страдания. Некоторые ученики из школы избегали бывать в лесу, но у меня такой проблемы никогда не возникало. Мы с Карлом набредали на деревья со странными метками, вырезанными на них, а также на круг из перевернутых крестов. Но мы никогда не знали, сделали это сами «готы» или кто-то другой, пытающийся еще больше подмочить их репутацию. Все это казалось таким глупым. Но кого можно считать большими идиотами — группу учеников средней школы, стоящих кругом и монотонно произносящих непонятные заклинания, — или всех остальных, полагающих, что это на самом деле происходит и действительно может сработать?

О них ходило множество слухов. Они считались наркоманами и вегетарианцами. Говорили, что они делали пирсинг в самых неожиданных местах, татуировки рун и символов, а также наносили на все тело надписи на иностранных языках и поклонялись Сатане. Их считали колдунами и ведьмами. Они, вроде бы, проводили странные оккультные ритуалы, включающие обезглавливание животных, пили кровь. Ходили слухи, что парни из группы сделали девочек своими женами, а потом все менялись партнерами. Они занимались пытками и самоистязанием, наносили себе увечья. Они вступали в половые связи с трупами. Все они были гомосексуалистами. Если верить всему, то это были татуированные сатанисты-мормоны с гомосексуальными, садомазохистскими и некрофильскими наклонностями, прокалывающие тела во всех местах, употребляющие наркотики и готовящие только вегетарианскую пищу. У нас была маленькая школа, и они, вероятно, знали, что говорят за их черными спинами, — но никогда никому не отвечали. Они были таинственными и странными, и их никто не любил.

Я бы вечно игнорировал Анну Кайн, но она заговорила со мной первой. Если бы я знал, что она направляется в мою сторону, то предпринял бы все возможные усилия, чтобы избежать встречи. Она относилась к тем людям, вместе с которыми лучше не попадаться на глаза другим. И также нельзя было предположить, что она с кем-то заговорит первой. Она подобралась ко мне украдкой. Стоял конец сентября, я находился в библиотеке, убивая обеденный час за проверкой новой теории, предложенной мне одним из учителей. Я взял «На дороге» Джека Керуака [5] Джек Керуак (1922–1969) — американский писатель, лидер «разбитого поколения» («битников»), который отразил в своих произведениях формирование контркультуры в США и увлечение дзэн-буддизмом. с полки, развернулся и увидел ее. Анна тихо стояла в нескольких футах и спокойно смотрела на меня.

— Берроуз [6] Уильям Берроуз (1914–1997) — американский писатель, выпускник Гарвардского университета. В 1944 году стал наркоманом, в 1951 году случайно застрелил жену. Участвовал в движении «битников», много путешествовал по США, Европе. По большей части жил в Париже, Лондоне и Танжере. лучше, — сказала она.

— Я не знал об этом, — я взял книгу в руки и развернулся. Анна должна была понять, что я хочу закончить разговор с ней и идти читать Керуака. Но она не обратила на это внимания. Она просто стояла на месте и только слегка улыбнулась мне. Анна собиралась разговаривать со мной дальше.

— Знаешь, он застрелил свою жену.

— Знаю, — ответил я. Я не знал. Я даже не знал, говорит ли она про Берроуза или Керуака. Я просто надеялся, что она прекратит говорить и позволит мне пройти, чтобы я как можно быстрее ушел от нее — и как можно дальше.

— Они играли в Вильгельма Телля. Они пили в доме у друга, Берроуз достал пистолет, повернулся к жене и заявил: «Пора исполнить трюк старины Вильгельма Телля». Она поставила стакан на голову, и он ее застрелил.

— Правда? — сказал я.

Она рассказала мне все про Уильяма Берроуза: о том, что он — внук изобретателя счетной машинки, о его дружбе с Керуаком, о том, что он выведен в романе «На дороге» под фамилией Ли, а его жена именуется там же Джейн. Анна также знала, что убийство жены не охладило его страсти к оружию, и он создавал картины, размазывая краску прямо из тюбиков или распыляя ее из ружья. Слова лились из нее потоком. Анна вполне могла все это придумать, я ведь сам не знал ничего из этого, но на самом деле хотел ее еще послушать.

— А он сел в тюрьму?

— Это случилось в Мексике, — ответила она, словно такого объяснения для меня было достаточно.

Последовала неловкая пауза. Я хотел, чтобы она продолжала говорить, но она молчала. Я запаниковал.

— Наверное, ты ищешь Стивена Кинга, — сказал я и отошел в сторону, чтобы дать ей пройти к полкам.

Анна посмотрела на меня, как на идиота. Я почувствовал, что краснею от смущения, и боялся, что она развернется и уйдет. Всего несколько минут назад я отчаянно хотел от нее отделаться, но теперь надеялся, что она останется и обратит на меня больше внимания.

Она осталась.

— Он написал только две книги, которые стоит прочитать, — заявила Анна.

Последовала даже не пауза, а долгое молчание, а я стоял и ждал, когда она снова заговорит. Если бы я не попросил ее назвать эти книги, то она никогда не высказала бы своего мнения. Эта манера разговора интриговала. Ее предложения были айсбергами: только кончик мысли выглядывал изо рта, все остальное оставалось в голове. Я смотрел на нее и начинал считать ее все более и более красивой.