Грегори Галлоуэй - Простой, как снег

Мой отец хотел пригласить адвоката и сделать все официальным, но я не видел смысла.

— После того, как ты расскажешь все полиции, дело сделано, — заявил отец. — Это официальная версия. Позднее ты не сможешь ее изменить. Ты знаешь про то, что «все, что вы скажете, может в дальнейшем быть использовано против вас»? Вот об этом и речь.

Была только одна версия — правда. Зачем мне ее менять? Я хотел помочь. Я думал, что рассказанное мной может помочь.

Я рассказал про ее тетради, про то, что она постоянно писала некрологи. Кажется, полицию это заинтересовало. Меня спросили, как они выглядели, сколько их было и все прочее про них. Они их не нашли. Я задумался, не взяла ли их Анна с собой. Может, она их уничтожила или спрятала.

Я рассказал про странные метки на теле Анны, синяки и царапины. Я не рассказал о порезах на руках. Может, они уже про них знали, может, они их видели на ее мертвом теле. Вероятно, они посчитали, что это свидетельства склонности к суициду. Я не хотел это подтверждать. Это не имело смысла. Анна была страшно любопытна, ненасытно любознательна. Она постоянно читала, слушала музыку, смотрела фильмы, лазала по Интернету. Она читала о том, что бы еще прочитать, что бы еще послушать, что бы еще посмотреть. Не было ничего, что бы она не хотела знать. Я не мог представить, что человек, так интересующийся миром, хочет его покинуть. Это не укладывалось в схему.

Моя мать посмотрела на полицейского.

— Что вы об этом думаете? Он не ответил.

— Может, вам следует сходить к Каинам и их поспрашивать?

— Мы беседуем со всеми, — ответил он.

Мама собиралась сказать что-то еще, но отец положил руку ей на плечо, и она промолчала.

— Что вы мне можете рассказать? — спросил я. Полицейский что-то писал в небольшом блокноте, листки которого скреплялись спиральной проволокой. Он не поднял головы и продолжил писать. Затем он закрыл ручку и вставил ее в спираль, после этого убрал блокнот в карман кожаной куртки. Я понял, что тоже не снял верхнюю одежду. Мне не было жарко, на самом деле я ощущал холод. Мне хотелось выпить кофе, хотя я никогда не пил его раньше, и я не мог заставить себя попросить его. Мне требовалось дождаться ответа полицейского. Он положил правую руку на стол и оперся об нее. Он смотрел на нее так, слово думал, выдержит ли она вес его тела. Затем он посмотрел на меня, потом на моих родителей.

— Я говорю неофициально/ — начал он. — Мы считаем, что Анна Кайн утонула в реке. Мы начали поиск тела.

— Что? Я думал, что вы нашли тело!

— Нет. Мы его не нашли.

— Тогда что было там, на льду?

Значит, они все-таки не нашли ее тело. Они только обнаружили ее одежду, аккуратно сложенную перед полыньей, причем так, словно человек лежит на льду лицом вниз и смотрит в воду.

— Это странно! — выпалила мать.

Полицейский ничего не сказал. Он просто перевел взгляд с матери на меня.

— Значит, она покончила жизнь самоубийством, — сказал мой отец.

— Мы не высказываем версии на этом этапе, — объявил полицейский. — Нам нужно найти тело, и только тогда мы сможем что-то сказать.

Полицейский ушел, и мама отнесла его чашку в мойку. Отец сидел за столом, сжав ладони перед собой.

— Ты об этом больше ничего не знаешь? — спросил он.

— Мне сказали, что ее тело нашли, — заявил я.

— Ты считаешь, что его найдут?

— Я ничего не считаю. Я ничего не знаю. Мне бы очень хотелось знать.

— Это твоя версия?

— Это не версия. Это правда, — сказал я.

— Я видел, как ты врал Каинам с утра. Я очень надеюсь, что ты сегодня вечером не врал полиции.

— Это была правда, — сказал я. — Все, что я об этом знаю, и то, что случилось.

— Давай надеяться на это.

Мне снился сон об Анне. Или — о книге. Или — об Анне и о книге. Во сне была книга, и имя Анны то и дело появлялось в самых неожиданных местах на странице, а потом исчезало. Я перевернул страницу, и ее имя, как кажется, перепрыгнуло туда, как лучик, который ускользает каждый раз, когда ты пытаешься на него взглянуть, и все время остается чуть-чуть впереди, неуловимый и исчезающий. Книга казалась бессмысленной, главы и страницы все находились в разных местах. Но я все равно листал книгу, надеясь, что уловлю какой-то смысл, какое-то значение. Во сне также появлялись Карл и Клер. Они внезапно спросили меня, чем я занят, а я попытался рассказать им про Анну, но, похоже, они не знали, о чем я говорю.

— Ты не читаешь, — сказала Клер.

— Ты не умеешь читать, — сказал мне Карл во сне.

— Это неправда, — ответил я Карлу. — Мы вместе читали про Шерлока Холмса.

— Это я помню. Как ты думаешь, кто умнее — Шерлок Холмс или сэр Артур Конан Дойл?

— Ты не можешь вообразить себе никого умнее себя самого, не правда ли? — спросила Клер.

— Нет, — сказал я, а когда взглянул на страницы книги, они оказались чистыми.

Проснувшись утром, я удивился. Я поразился тому, что мир продолжает существовать, что я могу просыпаться, как и раньше каждое утро. Проснувшись, я не думал, будто день мне снится или что-то в этом роде. Я слишком остро осознавал случившееся. Она ушла. Ее забрали. Ее больше нет. Она мертва — или не мертва. Но ее все равно больше нет. Из-за этого меня все и шокировало. Все казалось слишком обыденным, вот что беспокоило. Как после такого ужасного события все остальное идет, как обычно? Казалось, все должно остановиться и подождать, пока случившееся не проясниться, — и только после этого можно будет продолжать жить, как всегда. Все должны быть у реки, искать, разбивать лед до последнего куска, просматривать воду до последней капли, пока не найдут Анну. Но все оказалось совсем не так. Отец заканчивал утренний туалет в ванной, как делал каждое утро. Он расчесывал оставшиеся волосы и укладывал их так, чтобы, по возможности, прикрыть лысину, поправлял галстук, стряхивал пылинки с пиджака. Мать находилась в кухне, пила кофе из кофеварки, которую отец запрограммировал вчера вечером, чтобы включилась ровно в 7.30. Отец принял душ, побрился и отправился на работу, как и обычно. Мать, как и обычно, или делала что-то, или не делала. А мне пришлось идти в школу. Вчера в окружающей действительности пробили дыру, но сегодня жизнь продолжалась, как раньше. Может, мир привык к подобным вещам.

Для меня мир стал безрадостным. Я боялся и чувствовал себя несчастным.

До этого дня я считал, что для продолжения существования после трагедии нужна сила, но теперь понял, что на самом деле нужна слабость. Я не хотел смотреть в лицо фактам, я не хотел принимать случившееся или представлять, что могло случиться, поэтому старался все игнорировать. Я не отправился на третий этаж перед занятиями, я не желал слышать, что скажет Брюс. Вместо этого я стал на первом этаже искать Билли Годли. Он направлялся в так называемую домашнюю комнату [31] Домашняя комната — помещение для приготовления уроков и внеклассных мероприятий. . Я остановил его и спросил, что ему известно.