Грегори Галлоуэй - Простой, как снег

— Мне об этом рассказал Брюс. Он посоветовал обратиться к тебе.

Я посмотрел на Клер. Она покраснела как-то внезапно и сильно. Она была готова расплакаться.

— Я его послала, — призналась она.

— Зачем?

— Послушай, это была не моя идея, — теперь она плакала. — Меня об этом попросила Анна, поэтому я и послала его.

— Когда она тебя об этом попросила?

— За пару недель до своего исчезновения. Она сказала, что ты помогал ей составлять некролога, а это последний, и она хочет, чтобы я его тебе отправила. Она сказала мне, когда его отправить.

— Она сама его написала? — Да.

— Ее отец сказал, что это не так. Клер пожала плечами.

— Я не знаю. Может, она его не писала. Я просто его отправила, как она меня и просила.

— Ты его читала?

— Читала.

— Это правда?

— Может, часть. Я не знаю. Я спрашивала ее, а она отказывалась отвечать прямо. Я решила, что это еще одна загадка.

— А конец? Ты позволила ей написать это обо мне? Клер посмотрела на меня так, словно я должен знать это лучше нее, и я на самом деле знал лучше. Нельзя остановить Анну — она все равно сделает то, что хочет.

— Ты ведь не воспринял это серьезно? Анна говорила, что ты будешь смеяться, что ты знаешь: она шутит и дразнит тебя из-за того, что ты никогда не называешь ее Анастасией. Ты был единственным, кому это сходило с рук.

— Но почему ты все-таки его послала после того, как она исчезла?

— Что ты имеешь в виду под «почему»? Она попросила меня его отправить, и я отправила. Разве она не заставляла всех нас делать что-то подобное постоянно? Мы выполняли какие-то задания, вырезали какую-то чушь, отправляли друг другу, размещали какие-то вещи в каких-то местах. Теперь я все это ненавижу. Это так глупо.

Она кричала. А кричать-то следовало бы мне.

— Выпусти меня здесь, — вместо этого тихо сказал я.

Клер остановила машину у обочины дороги, я выбрался из нее. Я пошел вперед по дороге, а Клер продолжала просто сидеть в машине. Я находился недалеко от дома, возможно в десяти минутах ходьбы. Я то и дело оглядывался. Когда я свернул на Брук-роуд, машина Клер так и стояла у обочины дороги.

Я позвонил в полицию, и мы поехали назад в Мамлер. Я показал им место, где мы обнаружили телефон. Полицейские сфотографировали это место, аккуратно положили трубку в чистый пластиковый пакет, отметили место желтой оградительной лентой, а потом отвезли меня домой. Они не собирались сразу же прикасаться к телефону. Они сказали, что вначале требуется проверить его на отпечатки пальцев. Его поднимали с земли в резиновых перчатках, поэтому я не понимал, почему они не включили его на месте и не ответили на мои вопросы. В любом случае они, вероятно, и не собирались мне ничего говорить, нашли бы повод ничего мне не сообщать. Я мог бы поднять телефон и включить. Мне не требовалось звонить в полицию. Но я поступил правильно. И что я за это получил? Ничего. Полисмены сказали, что поставят меня в известность, как только смогут. Они дадут мне знать все, что выяснят. Они также обыщут всю прилегающую местность. Полиция прочесала кустарник и высокую траву, но ничего не нашла.

Я отправился домой, лег на кровать и позвонил Анне на мобильный. Я ничего не ждал, и ничего не получил. Телефон звонил и звонил. В комнату зашла мама и сказала, что ужин готов, потом села ко мне на кровать. Она нажала на отбой и положила руку мне на плечо. Я не пошевелился. Она провела рукой у меня по спине и по плечу. Я не пошевелился. Я не открыл глаз. Я не хотел снова плакать. Мама продолжала медленно и спокойно гладить меня по спине и плечу.

— Тебе следует что-нибудь съесть, — сказала она.

— Да, следует, — согласился я.

Я не пошевелился, и она не ушла. Мама так и сидела рядом со мной на кровати, легко проводя рукой по плечу так, как делала в детстве после того, как уложит меня спать. Мне хотелось бы, чтобы она осталась там навсегда, но вскоре я уснул.

Прошлое — река. Она течет. Она петляет, проходя сквозь мою память, пока не оказывается в настоящем. Она выглядит точно также, но все изменилось, и другие волны составляют ту же реку. Временами она замерзает, и течение словно останавливается, в другое время она несется на тебя сильным потоком, смывая все. Она постоянно движется, меняясь каждую секунду, нестабильная и непостоянная, как элементы в конце периодической системы, про которую говорил мистер Девон. Я хотел бы иметь над ней власть, контролировать ее, но то, что я хотел забыть, постоянно приносило назад, а то, что я хотел вспомнить, уплыло прочь. Река унесла письма, пришедшие обычной почтой и полученные по электронной, которые я выбросил и стер, и отрывки из тетрадей Анны.

Если бы я мог, то предпочел бы забыть все, полностью забыть Анну, но это означало бы стать совершенно другим человеком. Я бы с радостью им стал, поймите меня правильно, но знаю, что это невозможно. В некотором роде я и так уже изменился, я превращаюсь в человека, которым никогда не планировал быть, я меняюсь и двигаюсь вниз по течению, но все еще остаюсь самим собой.

На следующее утро Билли Годли ждал меня в школе. У него были новости. Это оказался не телефон Анны. Трубка принадлежала мистеру Готорну.

— Тебе следует кое-что знать до того, как все начнут об этом говорить, — заявил он.

Последний звонок мистера Готорна был адресован моей матери. Билли не собирался никому об этом рассказывать, но пройдет немного времени, и все и так узнают. В связи с этим телефонным звонком у меня в голове крутилось множество мыслей. Не думаю, что люди смогут придумать что-то, что уже не пришло мне в голову. Я не знал, бежать ли мне домой и сразу же задавать вопросы матери, или звонить отцу на работу и сообщать ему. Может, он уже в курсе. Вместо этого я подготовил себя к слухам и вопросам, но дожил до конца дня, не услышав ни единого. Никто ничего не сказал.

После школы я тут же пошел домой. На подъездной дорожке к дому, рядом с машиной отца, стоял полицейский автомобиль. Я надеялся, что ничего не пропустил. Зайдя в кухню, я увидел того же полисмена, который разговаривал со мной несколько месяцев назад. Он сидел в том же кресле. За столом сидел и мой отец, было очевидно, что они-только что начали беседу. Отец поднял голову, увидел меня и подал глазами знак: «Оставайся там». Поэтому я шагнул чуть в сторону от двери, заинтригованный происходящим. Я также чувствовал небольшое удовлетворение оттого, что теперь придется объясняться моей матери. Я никогда не думал, что она окажется замешанной во что-то противозаконное и вообще плохое. Я никогда не думал, что она окажется во что-то замешана. Я ожидал, что она рухнет перед полицейским без сознания или просто развалится на части из-за моральной и физической слабости. День получался неспокойным, все не шло гладко и без осложнений, как она привыкла, и с этой проблемой она не могла броситься к соседям, к которым всегда бегала за помощью. Удивительно, но истерики не было. Мать держала себя в руках, оставалась собранной и отвечала на вопросы полицейского прямо, и уверенным, спокойным голосом.