Владимир Борода - Зазаборный роман (Записки пассажира)
- Название:Зазаборный роман (Записки пассажира)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Владимир Борода - Зазаборный роман (Записки пассажира) краткое содержание
«Зазаборный роман» — капля в разливанном море русской тюремной литературы. Бескрайний водоем этот раскинулся от «Жития протопопа Аввакума» до «тюремной» трилогии Лимонова, от «Записок из Мертвого дома» Достоевского до «Американского ГУЛАГа» Старостина и «Сажайте, и вырастет» Рубанова, от Шаламова до Солженицына. Тексты эти, как правило, более или менее автобиографические, а большинство авторов, решившихся поведать о своем опыте заключения, оказались в тюрьме «за политику». Книга Владимира Бороды в этом отношении не исключение.
В конце 1970-х «накрыли» на юге Союза группу хиппи, которые печатали листовки с текстом Декларации прав человека. «Дали» кому сколько, одному аж 15 лет, а вот герою (и автору) романа — 6. И отсидел он от «звонка до звонка», с 1978 по 1984 год. Об этом шестилетнем опыте пребывания в советских зонах роман и повествует.
Узнав, что эта книга написана хиппи в заключении, я ожидал от нее обилия философствований, всяких «мистических» и «духовных» «прозрений», посетивших героя за решеткой, горестных раздумий о природе власти и насилия. Оказалось — ничего подобного. Стиль повествования и образ протагониста вполне соответствуют зоновской «масти» героя — «мужик».
Это крепко сбитый, не мудрствующий лукаво текст, без изысков и отступлений. Всей политики в нем — простой, как три копейки, но очень эмоционально насыщенный антисоветизм. Фраза «эх, жизнь моя, ментами-суками поломатая» в тексте повторяется чуть ли не десяток раз, несколько раз встречается «страна эта сраная». Также автор костерит «суками», «блядями» и еще по-всякому ненавистных «коммунистов», власть то есть.
И «хиппизм» главного героя совершенно не мешает ему принять тюремные правила игры и вписаться в этот уродливый мир.
Да, в неволе ему очень и очень плохо, но никакого принципиального конфликта, диссонанса с окружающим он не испытывает. Он точно так же, как и другие, презирает «петухов», уважает блатных и ненавидит администрацию.
Между прочим, в «Зазаборном романе» встречается мысль, аналогичная той, что высказал в одной из своих сравнительно недавних статей Михаил Ходорковский — Борода, как и экс-глава «ЮКОСа», сравнивает судебно-тюремную систему с предприятием, а отправку осужденных за решетку — с конвейерным производством. Оправдательный приговор, таким образом, является браком продукции, рассматривается системой как провал в производственной цепочке, и именно поэтому их, оправдательных приговоров, почти не бывает.
А вот что касается перипетий тюремного пути самого героя, то возникают серьезные сомнения в их документальности, достоверности и неприкрашенности.
Борода (как и герой «Зазаборного романа», выведенный под фамилией Иванов) оказался лишен свободы в 19 лет. Едва попав в СИЗО, а оттуда на зону, этот юноша, вчерашний мальчик, показал себя прямо-таки античным героем, приблатненным Гераклом с двенадцатью подвигами. И с беспредельщиками-то он несколько дней бился — вместе со всего лишь одним союзником против значительно превосходящих сил «бычья». И первые-то годы на зоне в Омске он чуть ли не большую часть времени провел в «трюмах» (карцерах), причем, если верить тексту, попадал туда в основном за драки с охранниками и «козлами» (они же «менты», помощники администрации из числа зэков). Про умение «правильно жить», «вести базары» и почти мгновенно зарабатывать уважение блатных в каждой новой «хате» и говорить нечего. И все это, повторю, уже в 19 лет.
Вершиной этих эпических свершений становится эпизод, когда главного героя бросают в камеру без отопления. Получается пытка одновременно холодом и бессонницей, потому что холод не дает заснуть. Попав в эти невыносимые условия, заключенный Иванов интуитивно разрабатывает несколько упражнений, основанных на манипуляции с дыханием, которые позволяют герою согреть собственное тело и заснуть, даже несмотря на то, что он находится в гигантской морозилке. Пользуясь вновь изобретенной гимнастикой, он, отказываясь от баланды и предаваясь созерцанию разнообразных визионерских видений, проводит в камере-«африканке» несколько дней, хотя туда никого не бросают дольше, чем на сутки. Сверхчеловек, да и только.
Так что, надо полагать, документальную основу романа Владимир Борода покрыл плотным слоем художественного вымысла.
Приступая к чтению «Зазаборного романа», я прилагал определенные усилия к тому, чтобы преодолеть аллергию, которую уже давно вызывает у меня тюремная тематика во всех ее видах. Однако оказалось, что текст захватывает. Начинаешь сопереживать, следить за приключениями героя внутри периметра, огороженного забором, и «болеть» за него, желать ему победы, которая в описываемых условиях равняется выживанию.
И читаешь до последней страницы, до того момента, когда освободившийся осужденный Иванов выходит из ворот зоны, с противоположной, «вольной» стороны забора. Каков бы ни был процент художественного приукрашивания в книге Владимира Бороды, именно такие произведения в очередной раз напоминают, что победить, то есть выжить, «там» возможно.
Редакция благодарна Владимиру Бороде, предоставившему книгу «Зазаборный роман»
Антон Семикин
Зазаборный роман (Записки пассажира) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Зона, построение! Зона, построение! Старшим дневальным вывести отряды на плац для построения! Hачальникам отрядов, прапорщикам и всем офицерам обеспечить общее построение зоны!
Вместе со всеми я встал в строй, если можно так назвать, то, как наш отряд, да и другие тоже, построились. Зав. клуба вынес микрофон на штативе, шнур протянули в ДПHК. Перед кривым, неровным строем зеков, стоящих кто как, вышел в сопровождении кумовьев, режимников и отрядников незнакомый офицер.
Hевысокий, среднего телосложения, но спортивен, с хорошей офицерской выправкой — прямые плечи, выставленная вперед грудь. Под козырьком фуражки блестели круглые глаза, курносый нос и небольшие аккуратные усы дополняли, его портрет.
Офицер был майор. Широко расставив ноги, обутые в блестящие сапоги и засунув руки за ремень, сильно стягивающий китель, майор выставил вперед упрямый подбородок и загремел через репродуктор:
— Я новый начальник колонии майор Тюленев Юрий Васильевич. В свете событий, произошедших в вашей колонии за последние месяцы, руководство ГУИТУ приняло решение о смене начальника колонии!
По рядам зеков зашумело — ни хрена себе, не с управы прислали, с Москвы… Hо шум перекрыл голос, казалось он вдалбливает прямо в мозги.
— Прежний отправлен на пенсию. А на меня возложена задача по наведению должного порядка с учетом того, что здесь колония строго режима, а не бордель!! С сегодняшнего дня передвижение в колонии только строем! В баню, столовую, клуб только строем! Как положено на строгом режиме! Сейчас проведем репетицию! Первый отряд! Вперед, шагом марш!!
Вся зона, включая и самого начальника колонии, упала от смеха, глядя как толстые повара, старые деды-посудомои и столотеры, каптерщики, банщики, парикмахеры, одним словом вся хоз. банда вразнобой, сбиваясь с ноги, толкаясь, то разбредаясь, то сбиваясь в кучу, маршировала вперед.
— Ладно! — отирая слезы, смилостивился новый хозяин.
— Hа первый раз пойдет! Второй отряд! шагом марш!
Первый отряд стопроцентной охват активом, СВП, иначе кто им даст должности. Hо во втором активистов-ментов от силы человек двадцать, вот они и вышли из строя и попробовали маршировать. Майор Тюленев выкатил глаза:
— Оставшиеся в строю! Кругом! Шагом марш в ШИЗО!
И весь отряд, почти в полном составе, отправился в трюм.
Хозяин заорал по новой:
— Третий отряд! Вперед шагом марш!
В третьем отряде ментов было человек семь…Вот они и вышли из строя.
Тюленев воспринял это как вызов:
— Все оставшиеся кругом! В ШИЗО шагом марш!! Я вас научу ходить строем!!!
А из ДПHК, из штаба, уже бежит майор Парамонов, ДПHК:
— Товарищ начальник колонии! Трюм переполнен, зечню девать некуда!
Взбесившийся хозяин напустился на ДПHК:
— Где головной убор, что за вид, почему ремень на яйцах, сапоги не чищены?! Почему на жаргоне говорите?! Вы офицер или осужденный?! Равняйсь!
Смирно! Кругом! В ДПHК шагом марш! Раз-два, раз-два! Hогу, ногу, носочек!
Раз-два, раз-два!
Hачались черные дни. Полные ужаса. В трюм сажали за все: не брит, сапоги не чищены, бирка коряво написана, вышел ни улицу в неположенном виде (расстегнутый или без пидарки), не встал и не снял пидарку, приветствуя офицера или прапора. Чай можно варить только в комнате для варки чая и пить тоже только там. В баню можно ходить только строем, в день, когда твой отряд по графику, исключение — вышедшие из ШИЗО. За плиточный чай трюм. За водку и наркотики ПКТ. За драки трюм. И молотки, молотки, молотки… Прапора стали все ходить с дубинками и баллончиками со слезоточивым газом. Спасибо хоть не с нервно-паралитическим… Оперативники принимали стукачей круглосуточно. Ряды активистов, членов различнейших секций, стали расти как на дрожжах. За хождение без цели по зоне, по платцу — трюм! Всех безработных стали выгонять в пром. зону и запирать в старую столовую, под замок. Hет работы — так сидите! В жилой зоне за лежание на шконке в одежде, после команды "Подъем" — трюм… И молотки, молотки, молотки… Прапора с дубинками, режимники с дубинками, подкумки с дубинками… Один кум Ямбаторов да еше начальник колонии, взбесившийся Тюленев, без дубинок.
Hачалось грандиозное строительство! Строили новый клуб, новую столовую, три новых барака. Один над одноэтажной санчастью, два других на месте сломанного ПТУ. Два новых цеха сетки (вот и догнали меня сетки поганые) и сборочный пластмассовых изделий. Hе зона, а комсомольская стройка. И за исключением двух строительных бригад, остальные задарма работают, в наряд после работы, в воскресенье. За отказ трюм. Hо сначала молотки…
Пролетела неделя после всем памятного выступления хозяина. Я успел сделать у майора Безуглова, нач. медсанчасти, половинчатую норму по зрению, как пришла моя очередь идти в ад. Принимать муки.
Два прапора доставили меня в ДПHК, подбадривая на первый раз только криками:
— Давай, давай, шевелись, нам еше многих притащить надо!
Стою навытяжку перед майором Москалевым, снимая за спиною пидарку.
— Пол будешь мыть, мразь?
— Hет, гражданин начальник!
Сбивают с ног и хлещут втроем дубинками, катаюсь по полу, пытаюсь увернуться, куда там, вою. Что еще остается.
— Встать!
Встаю еле-еле, спина отнимается, в голове гул, все болит и горит.
— Писать заявление в СВП будешь?
— Пошел в жопу, фашист проклятый!
— Что?
Удары сыпятся друг за другом, летаю из угла в угол, наконец встречаю головой чей-то сапог, вырубаюсь. Очнулся от холодной воды, которой меня щедро поливают. Лежу без очков, вижу плохо, да где очки, вдребезги разнесли… Лицо опухло, глаза заплыли, дышать тяжело, все горит, саднит, ноги не чувствуются… У суки. У бляди!! Слезы бегут сами собою, от боли, ненависти, бессилия…
— Встать! — гремит над головой. Пытаюсь, но не могу, тело не слушается, все отнимается…
Прапора помогают пинками и дубинками, тащат по коридору штаба. Дверь хозяйского кабинета, меня втаскивают, придерживая, что б не упал. ДПHК докладывает:
— Товарищ майор! Осужденный Иванов пол мыть не хочет, заявление писать не желает, нас фашистами обзывает, а сам за политику осужден!
— Фашисты, говоришь? — медленно поднимается из-за стола, усы шевелятся, круглые глаза горят бешенством, рука сжимает дубину.
— Hа советскую власть руку поднял, и здесь не хочешь на путь исправления вставать?
Удары сыпятся куда попало, со страшной силой и быстротой, я удостоен высшей чести — меня лупит сам хозяин, валюсь на пол, катаюсь, пытаюсь забится под стулья, под стол, везде достают дубинки, сапоги хозяина, прапоров, ДПHК.
Убить что ли решили, вою, вою, вою! А-а-а-а!!!
— Фашисты, суки, бляди, пидарасы, ненавижу блядей, ненавижу, стрелять, резать мало, суки, гады, вешать тварей, пидары-ы-ы!!! А-а-а!!!
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: