Владимир Козлов - Школа

– Займись луком, Сережа, – говорит мамаша. – Это попроще будет.

Я иду к грядке и начинаю выдирать из земли травины. Руки сразу чернеют, вместе с травой вырываются стебли лука. Хочется кинуть все это и пойти на озеро. Никогда сюда больше не поеду – ненавижу эту сраную дачу.

Часа через два садимся жрать прямо на земле, подстелив старые газеты. Батька нарезает ржавым перочинным ножом хлеб, огурцы и помидоры. Мамаша чистит вареные яйца – они не хотят чиститься, скорлупа отдирается с кусками белка. От земли пальцы ее почернели, и на белке остаются отпечатки.

Запиваем морсом из прошлогоднего клубничного варенья. Батька вытаскивает откуда-то бутылку «Жигулевского», мамаша злобно зыркает на него. Одна бутылка – это, конечно, ерунда, но сколько б он ни выпил, мамаша всегда злится. Батька потягивает пиво, тащится. Хочется попросить у него глоток, но при мамаше – западло.

На полный желудок работать вообще лень. Я медленно выдираю траву пополам с луком и кидаю в кучу на борозде. Жду, когда родокам тоже надоест работать и они скажут: пошли купаться.

Им надоедает часа через три. Я бы лучше пошел на озеро один, без них, но не скажу же им: не идите, мне с вами стыдно. Они всегда вечером ходят на озеро – покупаться и смыть грязь.

До озера минут десять ходьбы. Мы не переодеваемся, идем в рабочих шмотках.

В воде около берега стоит мужик без трусов, с залупленным хуем и пузом в три раза больше, чем у батьки. Он намыливает себе башку бруском хозяйственного мыла, сам уже весь в пене. Несколько человек купаются. Баб нормальных не видно, но, если бы и были, при родоках к ним особо не подкатишь.

Мы раздеваемся и заходим в воду. На мамаше – закрытый черный купальник года семидесятого, когда они с батькой один-единственный раз ездили на юг. А после того она только в этой луже и купалась, ну еще пару раз на «детском» пляже на Днепре, когда я был малый. Батька – в своих облезло-голубых плавках с вышитым дебильным якорем. У меня плавки новые, югославские – красные с белыми полосками.

Я заплываю далеко, мамаша орет:

– Сережа, плыви назад!

Притворяюсь, что не слышу, плыву еще метров тридцать, потом поворачиваю. Батька с мамашей уже на берегу. Мы обсыхаем, идем на свой участок переодеться – и на станцию.

В электричке – давка, сесть негде. Всю дорогу стоим, держимся за железные ручки на сиденьях.

На остановке на вокзале стоит Кот, знакомый пацан с Рабочего – учится в двадцать восьмой школе. Я подваливаю, здороваюсь, и мы базарим с ним всю дорогу до Рабочего, типа, я с ним еду, а не со своими родоками.

Сидим с Йоганом на остановке. Я спрашиваю:

– Что тебя никогда на Рабочем не видно? Все со своими бабами с учила? Ты там, видно, уже полгруппы отымел.

– А тебе что – завидно, да?

– Ничего мне не завидно.

– А что тогда? Могу дать телефон бабы, чтоб не завидовал. Ничего такая.

– С твоего учила?

– Не, эта не с моего. В школе учится, в десятый перешла. На Мир-2 живет. Сводишь ее в кино, потом отдерешь. – Йоган лыбится. – Есть на чем записать?

– Не-а.

– И ручки нет?

– Нет.

– Спичкой нацарапай на коробке.

Я достаю из коробка спичку.

– Пиши. Шесть – двадцать четыре – двадцать пять. Зовут Лена.

– И что ей сказать? Что ты дал телефон?

– Ты что, охуел? Так никто не говорит. Скажи, знакомый один дал телефон, а кто – просил не говорить. Не с Рабочего пацан.

– А если про тебя спросит – знаю или нет?

Я ж ей скажу, что сам с Рабочего.

– Скажи – знаю, но так, наглядно.

Вечером звоню ей из автомата на Рабочем. Стекла в будке выбиты, а на телефоне нацарапаны кликухи и телефоны баб и пацанов. В соседней будке – никого, и хорошо: ненавижу, когда какой-нибудь урод слушает разговор, особенно с бабой. Набираю номер. Гудок, второй. Берут трубку, двушка проваливается.

– Алло. Лену можно к телефону?

– Это Лена. А кто говорит?

– Сергей.

– Что за Сергей?

– Ну, меня зовут Сергей. Хочу с тобой познакомиться.

– А кто тебе дал мой телефон?

– Так, один пацан с Юбилейного.

– Я вообще-то там никого не знаю…

– Ну, а телефон вот дали. Ну так что, познакомимся?

– Не знаю. Вообще, можно.

– Давай тогда встретимся где-нибудь в центре. Завтра, а?

– А завтра у нас что – суббота? Ну давай. Около «Октября».

– Во сколько?

– В семь.

– Хорошо.

– А как я тебя узнаю? Как ты будешь одет?

– Черные штаны и синяя рубашка с коротким рукавом.

– А роста ты какого?

– Так, среднего. Метр семьдесят шесть. А ты в чем будешь?

– Я еще не знаю – как настроение. Но я сама к тебе подойду. Все, пока.

– Пока.

Вешаю трубку. Рядом с будкой – Коля-забулдон в грязной майке «Москва-80», на плече наколота русалка. Я не видел, когда он подвалил.

– Что, стрелку забивал по телефону?

– Ага.

– Неправильно делаешь. Во-первых, никогда не надо у бабы спрашивать, где ей удобно и когда. Ты сам предлагаешь, понял? Если баба говорит «нет», то пошла на хер, звонишь другой. И еще, это самое… Скажи, как будешь одет, а сам оденься по-другому. Чтобы если уродина, то вообще не подходить.

– А если и она оденется по-другому?

– Вряд ли. Баба если идет на стрелку, то это тебе не просто так. Значит – манда зачесалась. – Коля гогочет.

– Ладно, спасибо за совет. Я пошел.

– Слушай, это самое… Подкинь мелочи, а то сижу на нуле. А?

Я лезу в карман, вытаскиваю, не глядя, несколько желтяков и двадцарик и даю Коле.

– Спасибо, браток. И смотри там, чтоб стрелка – все путем, чтоб с первого раза пару палок кинуть.

– Ага.

Стою у «Октября». В черных штанах и синей рубашке, как сказал. В других шмотках она меня не узнает и не подойдет. А кроме того, у меня других и нет нормальных.

Штаны я пошил в восьмом классе. Долго шарил по магазинам, искал материал – все не было ничего солидного. Потом увидел в ГУМе один ничего, взял метр двадцать и отнес в «Силуэт», а не в ателье на Рабочем – чтоб хорошо пошили. Сказал, чтоб сделали «клеши», 26 сантиметров внизу – тогда на районе все пацаны ходили в «клешах». А потом, когда «клеши» немодные стали, отдал штаны в наше ателье и ушил. Но носил мало: они у меня выходные, одевал только на дискотеки. Рубашку мне мамаша недавно купила – давали в промтоварном на Рабочем, с угла магазина. В промтоварный если что и привозят нормальное, то дают всегда с угла, и сразу очередь. А туфли венгерские я сам купил весной. Мне мамаша дала денег – типа, ко дню рождения – и я пошел перед УПК в «Товары для мужчин». А там только привезли импортные туфли – три вида, и я взял одни за сорок пять рублей.

Уже десять минут восьмого, а ее нет. Ей тут идти пять минут с Мир-2. Я вон с Рабочего приехал – и не опоздал, даже раньше на десять минут.

Смотрю на каждую бабу: а вдруг – она? Но ко всем бабам кто-то подходит: или пацаны, или другие бабы, и если баба классная, то жалко, что не она, а если чмошная, то и хорошо.