Алексей Шепелев - Maxximum Exxtremum

Лёгок на помине на очень мягких лапах подошёл Фёдор, отозвал, сказал, что он «очень обиделся, но не обиделся, ведь мы братья», очень корректно поинтересовался, действительно ли мы… и нельзя ли ему… Я сказал, что да, Феденька, покорнейше прошу извинить, но так сказать, где ты будешь спать и как всё это будет выглядеть, а самое главное — ещё и мадам Зелёный Людоед собирается ко мне! Федя сначала заверил, что примостится хоть где на полу, а потом добавил, что он-то её и протянет! Вылитый Голядкин-гость, подумал я. Впрочем, спрошу-ка у Зельцера — как-никак брат, может ему действительно (были большие сомнения) идти некуда.

Её мягкость меня даже взбесила — она кротко ответила, что квартирка-то моя и мне и решать. Я заорал, что всё делаю для неё, чтобы ей было лучше. Она сказала, что ладно Федя — он довольно-таки интересный…

Подошёл пьяненький Алёша Долгов и потащил меня в сторону для конфиденции. Долго перетрясая всякую мишуру насчёт дружбы-братства с Федей, и что это он уговорил его «вернуться ко мне», и как он сам меня любит и уважает, он заключил тем, что и сам серьёзно просится ко мне на ночлег. «Ну вы, блять, издеваетесь!» — закричал я, вырываясь. Едва я расслышал ещё одно его «Ну, серьёзно», как попал в реполапки. «Сыночек, я вот тоже хочу, сынок, у тебя, сынку, заночевать» — и разлыбилась. Я резко вырвался и подался было обратно в кучу листьев, намереваясь их как-нибудь поджечь, но был перехвачен Шреком. «Лёшь, — мягко начала она, — может стоит уже двинуть, а то поздно — Эльке надо ведь ещё вещи у Толи забрать» Я мягко, выдерживая особенные паузы почтительности после каждого слова, говорю: «Я /ебал/ въ/ рот/ их/ забирать». Она очень мягко пояснила, что они и сами вполне справятся, но хорошо бы, по просьбе Эльки и большущей её собственной, если я, конечно, не стану возражать, чтобы кто-нибудь из этих последовал с ними, то есть с нами. Ах вот оно что! — только теперь допёр я — устроить клоунаду и Содом из всего! обставить смену ёбыря как событие эпохальное! Я и сам этого не чужд — единственно понадеялся на её природную скромность, забыв с кем имею дело! В конце концов и плохого-то тут мало — ритуал, своего рода свадьба — есть такой термин: сучая свадьба — однако, я надеюсь, что до этого не дойдёт — да и просто хочу покоя — я, похоже, сильно болен. Но один я не смогу — все нервы уже взвинчены — я представлял, как мы мирно сплетёмся с Зельцером, лениво облизывая друг дружку, и под мерные стуки капель о крышу моей хибары заснём… Но не тут-то было!

12.

Дружною толпою мы двинулись ко мне. Вломились в магазин в «Спутнике», я сказал, что ничего не хочу, а хочу, как всегда, есть или даже не хочу… и стоял чуть не плача на пороге. Долгов звонил домой, сообщая, что не придёт. Репа наоборот — что скоро явится.

Шесть человек в такой каморке — абсурд! Даже табурет был один. Я вытянул второй из-под ведра с водой и поставил гостям. Грязная, заплесневевшая посуда валялась на полу, из еды не было ничего. Наверно девушки такого не ожидали — ну и пусть их. Жар и нервное расстройство, казалось, ещё усилились, и я решил забить на всё и завалился на кровать, накрывшись с головой одеялом, сдавленно постанывая. На кровати же, практически на мне, ютились и юлились Долгов и Репинка. Вообще банкет шёл своим чередом — и душой его была Зельцер, разливавшая литровку, резавшая варёную колбасу. Меня несколько раз пригласили к столу, я отказывался, чрезвычайно раздражаясь и убеждая всех не ржать во весь голос — за чисто символической перегородкой соседи. Потом Репа по нашей старинной традиции поднесла мне в постель стаканчик водки, запивки и хлеба с колбасой. Я решительно отказался от дара от змия, привстав на постели, проклиная его зелёного и всех присутствующих его адептов — мне кольнуло в спину, я передёрнулся от боли, и отринул даже бутерброд!

Тут на авансцену выступил Федя — он заявил, что учился делать оздоровительный массаж — что сейчас и продемонстрирует. Я вяло запротестовал. «Давай его!» — заорали профаны Репа и Долгов, стаскивая с меня одеяло, а потом и рубашку с майкой. Они уложили меня навзничь, держа руки. Федя, не переставая серьёзно рекламировать своё искусство, взгромоздился мне на ноги. Это напоминало педерастию — я со страхом думал, не расшторено ли окно. Федя спросил, есть ли у меня хоть какой-нибудь крем, я ответил, что, конечно, никакого нет. Федя расстроился, сказал, что так ничего не получится, слез. Стал шарить вокруг и обнаружил единственное бывшее в доме косметическое средство — флакон отвратительно пахнущей зелёной гадости — совковый одеколон «Тройной» или «Русский лес», купленный мною по причине крайней дешевизны — девять рублей. Эвристически возрадовавшись, он хлопнул стопочку, и вернулся на исходную. Густо улил мою спину «маслом» и принялся за дело. Зельцер сказала, чтоб был аккуратен, а я вопил. Репа ретировалась к двери и заявила, что умывает лапки — сейчас придут сосельди и застанут за непотребным. «Что тут непотребного, — серьёзно увещевал Фёдор, мягко работая, — я ж ему не эротический массаж делаю — могу, кстати, кому угодно и его сделать, — обратился он к девушкам и гермафродитизированным, — что тут такого?»

— У тебя тут, Лёх, вообще беда, — доверительно сообщил он мне.

— Знаю и без тебя, заканчивай! — не терпел я, когда он мне неприятно натёр сухими ладонями всю спину. — Из меня, из спины самогон пили!

Вот и правда уже всё. Вроде и ничего, довольно разнообразные пассы, правда жистковато под конец. Я хотел было наконец перевернуться или даже подняться, но маэстро велел пятнадцать минут не двигаться вообще. Возле меня на кровати очутилась Зельцер со стаканом и бутером, но он её прогнал. Она вернулась порожняком, поглаживая меня гладкой ладошкой и целуя в губы. Я даже не понял — она! — меня! — целует! — и вкус водки… и вкусный запах свежих колбасы и хлеба…

Федя провозгласил тост за здоровье моей многострадальной многофункциональной спины, и все они выпили. По громогласным возгласам и взрывам удыхания оценив степень опьянения коллектива, я передумал подниматься и в него вливаться (как и призывать к тишине). Репа действительно ушла, а Долгов сделался так размягчён, что не мог сидеть, и его пришлось положить ко мне. Он обнимал батарею и мне сильно не мешал. Но тут опять появилась Зельцер — она целовала и теребила меня, буквально подняла с кровати и перетащила, как мэд-сестрёнка раненого бой-братца-братобойца, к столу. Проассистировала, чтоб я правильно выпил, запил и закусил, а после опять полезла своим ртом. Я плохо понимал, что происходит — наверно это я заснул… Я особо не стал отвечать на её ласки-приставания: люди всё ж вокруг — все же знают, что она живёт с Толей, а тут-то она что делает? Однако расчёт её оказался верным: как только я ощутил воздействие дозы змия на мозг, я сам накатил себе следующую, более внушительную, провозгасил: «С праздничком!», выпил-запил, рывком втянул на колени кружившуюся рядом перебежчицу и стал удушать её и кусать за рот, так что она пищала и брыкалась, а Шрек, вероятно, перепутав себя с Вжиком, пытался прийти на помощь.