Ксавиера Холландер - Счастливая проститутка. История моей жизни

«О'кей, я перебираюсь сюда, — сказала я ребятам. — Давайте сходим в «Кармен» и заберем оттуда мои пожитки».

Когда мы вернулись с моим багажом, который заметно увеличился с тех пор, как я приехала в Пуэрто-Рико, они пошли в свою комнату отдохнуть и освежиться, а я к себе через холл, чтобы распаковать вещи.

Полчаса спустя я зашла в их комнату, очень большую, с несколькими узкими кроватями. Там я обнаружила их только что вышедшими из-под душа, задрапированных лишь полотенцами, за исключением Дэвида, который гулял по комнате нагишом, подтверждая мою теорию о больших носах.

В воздухе стоял запах марихуаны, они лениво потягивали сигареты с травкой, звуки рока доносились снизу, и вскоре кто-то предложил, что мы должны устроить оргию, чтобы отметить мое переселение.

Никого особенно не надо было убеждать, и очень скоро все мы нагишом катались клубком по полу, занимаясь оральным сексом, трахаясь, смеясь и кончая. Это была неправдоподобно восхитительная сцена. Наши тела горели и истекали потом, потому что в их комнате не было кондиционера. Пришлось принять душ и повторить все сначала.

Захваченная непринужденностью происходящего, я забыла о своем решении никогда никому не позволять делать компрометирующие меня снимки.

Мы достали фотокамеру «Полароид» и сделали несколько снимков, один из которых был, по моему мнению, настоящим шедевром. Туристическое Бюро должно было бы использовать это фото в рекламных проспектах. Это была сцена, где я была снята одетой только в шляпу испанского матадора. Я сидела на члене Дэвида, которому и принадлежала шляпа, и делала оральный секс Рики, стоявшему справа, а рукой помогала кончить Брайану, находившемуся слева.

Худ, который снимал нас, никогда до этого не принимал участия в групповом сексе и оказался настолько застенчив, что не смог добиться эрекции. Поэтому я позже взяла его к себе в комнату и трахнулась с ним наедине.

В то время как мы прыгали и носились по комнате, у меня возникло нарастающее чувство, что кто-то наблюдает за нами. Никто, кроме меня, не встревожился, у ребят от травки так поехал чердак, что им сам черт был не брат.

Но я не могла отделаться от ощущения, что мы находимся под чьим-то наблюдением. Когда я взглянула на окно, то заметила, что жалюзи открытого окна, оберегающие комнату от прямых солнечных лучей, почти незаметно колеблются.

Стараясь сделать все неожиданно и не говоря ни слова, я как бы случайно соскочила с члена Дэвида и подошла к бюро, стоявшему у окна, якобы за какой-то вещью в ящике.

Когда для постороннего наблюдателя стало не видно моих рук, я взялась за шнур, связывающий жалюзи, и, дернув, резко подняла вверх. За ними прямо мне в лицо уставились раскрытые от испуга глаза сорокапятилетней старой девы, дочери хозяйки. Ее крашенные перекисью водорода светлые волосы слиплись на лбу от пота, а сама она краснела, бледнела и действительно была в страшном замешательстве.

«Мадам, — сказала я ей, — будьте добры, не суйте, пожалуйста, свой нос в честную компанию, до тех пор, пока вас туда не пригласили. Более того, я была бы признательна, если бы вы не стали шокировать нашу милую хозяйку, рассказав ей о том, что видели».

Не говоря ни слова, она убежала с веранды, а мы разразились смехом. И таким более или менее безрассудным было мое поведение с этой бандой молодых бродяг в течение нескольких следующих недель.

Мальчики проводили время, находясь в «продленном» отпуске и развлекаясь, как только могли. Эти развлечения едва ли одобрили их родители, если бы узнали. Все они закончили юридический колледж, за исключением Дэвида, выпадавшего из их ряда, который был воришкой по природе и самый большой трахальщик из всех.

Эмоционально мне больше всех нравился Худ. Он был чувствителен, интеллигентен и происходил из аристократической семьи в Нью-Джерси. Мы жили вместе, как пляжные бичи, дико и иногда по-детски, но это был хороший противовес для моей работы, которой я занималась дважды в день.

Утром мы шли на пляж, занимали кресла, дурачились, затем около 4 часов дня я покидала их ради моего дневного бизнеса и присоединялась вновь уже дома для расслабляющей оргии и сиесты.

Даже если любопытная дочь хозяйки все еще интересовалась нашими отношениями, она больше не показывала этого и все время резко отводила в сторону свой взгляд, когда банда моих «извращенцев-хиппи» проходила мимо.

Однако однажды утром, когда я нарушила свой обычный распорядок отсутствовать в комнате весь день и заскочила домой за кремом для загара, то обнаружила, как была не права.

Поднимаясь по деревянным ступеням, я увидела обутые в сандалеты жилистые ноги старой девы, стоящей неподвижно около моей кровати. «О, боже, — подумала я. — Эта старая мумия, наверно, пронюхала о моих снимках с оргией». Потом я вспомнила, что она видела живую сцену, с которой делали фотографии, и подумала: «Какого черта, пусть цацкается, лишь бы не вводила в курс дела старушку хозяйку». Но в то время, как я поднималась на цыпочках босиком в свою комнату, я увидела рядом не кого иного, как старую леди собственной персоной, держащую мои фотографии поближе к свету и обсуждающую наши сексуальные позы с дочерью с таким видом, будто они работали в «Мастере и Джонсон» (американский институт, занимающийся проблемами секса, семьи, брака. — Пер .)!

Они были так увлечены, разглядывая эту порнографию, что сначала даже не услышали, как я вошла.

«Доброе утро, леди, — сказала я. — Вам понравились эти удачные снимки?»

Они повернулись ко мне, челюсть у них отвисла, фотографии выпали из рук в открытый ящик стола, как будто это были горячие угли, а затем с грохотом задвинули его.

«Мадам, — адресовалась я к дочери. — Мало того, что вы суете свой нос в вещи, которые вас не касаются, но вы еще также втравили в это дело невинную старую леди. Вы должны стыдиться себя, действительно должны».

Они не стали ждать продолжения, просто опустили свои головы и поспешили покинуть комнату.

В определенном смысле я рассердилась, но в то же время была довольна, что фото были единственной вещью, которую они обнаружили, потому что везде: в моих записных книжках, карманах чемоданов и даже в паспорте лежали пачки пятидесяти-, двадцати- и десятидолларовых банкнот, составлявших мой трехмесячный заработок.

Я уже отослала приличную сумму в Нью-Йорк со своим знакомым Ларри, который с тех пор стал моим постоянным другом-любовником. Тем не менее было рискованно оставлять столько денег без присмотра, особенно если люди, с которыми живешь, не могут считаться честными. Особенно это касалось Дэвида.

Чтобы показать, что он представлял собой, нужно рассказать, как он водил нас по самым дорогим в Сан-Хуане ресторанам и расплачивался за наши буйные застолья крадеными кредитными карточками. Даже если он мог поступить честно, то не делал этого, потому, что испытывал настоящее удовольствие от процесса обжуливания.