Юнас Бенгтсон - Субмарина

Спрашивает, мыл ли я лестницы раньше? Я тяну с ответом. Он говорит, не надо врать. Не бог весть какая сложная работа. И ему насрать, что я делаю, как я это делаю. Могу швабру хоть в задницу засовывать. Просто лестницы должны быть чистыми. Чтобы никто не жаловался. Говорит, он завязал с сомалийцами. Они воруют моющие средства. Воруют тряпки, говорят, что они порвались, и забирают домой, и им похер, что тряпки все уже засраны, Вору ют дверные коврики, если удается с ними обежать. А одного он застукал: сидел в подвале и срал. А от этого лестницы чище не станут. Срал в подвале! На газетку! Против пакистанцев он ничего не имеет. Они хорошо работают. Сильно пахнут. Из-за еды. Но работают хорошо. Он показывает мне подъезды, все недалеко от моего дома. В магазинах я буду встречаться с людьми, которые видели меня с ведром и шваброй. Мне осе равно. Оплата наличными, раз в неделю, говорит он. Просто постучись и дверь кабинета в пятницу. И получишь деньги. На что я их потрачу, ему плевать. Можешь потратить на шлюх, на детское порно, лишь бы лестницы были чистыми.

Мне дают ключи от подвала под его кабинетом. Там лежат швабры и моющие средства. Приходи рано. Чтобы взять хорошую швабру. Я и сам мыл лестницы. Ну ладно, это было давно. Но важно заполучить хорошую швабру. А иначе три не три, толку никакого. Главное хорошая швабра. Можешь одну домой взять, и моющих средств. Почему нет? Ты, похоже, отличный парень. Хрен с ним, лишь бы лестницы были чистыми. Начинай от дома. И чтобы я тебя до пятницы не видел. Все должно идти по плану. Деньги получишь в пятницу.

Когда я прихожу за Мартином, он играет с рыжим мальчиком. Первый друг в новом саду. Зовут Каспер, как мне сообщает его мама. Она ждет, когда они закончат играть. Или когда им надоест, чтобы забрать Каспера без слез.

Ко мне подходит воспитательница, дотрагивается до плеча:

— Мартин рассказал мне о вашей маме.

— Да.

— Я только хотела сказать, что нам… нам всем очень больно об этом слышать.

— Да.

— Пусть она выздоравливает.

Я чувствую, надо что-то сказать, но не знаю что. Какое-то время стоим, глядя друг на друга, потом она сочувственно улыбается и уходит. Я слышу, как она убирается в кухоньке, звон тарелок, вынимаемых из посудомоечной машины.

Мать Каспера смотрит на меня:

— А что с вашей мамой?

— Она в больнице. Вот и все.

— Что-нибудь серьезное?

Я пожимаю плечами. Мы смотрим, как играют мальчики.

Мать Каспера убирает с лица волосы, они у нее с сыном одного цвета.

— Пусть доиграют у меня дома. Мм… если вы не против, конечно.

На выходе из группы мы встречаем воспитательницу, направляющуюся туда с щеткой и веником, она снова сочувственно мне улыбается.

Идем по дорожке, мальчики бегут впереди, останавливаются и ждут нас всякий раз, как надо переходить через дорогу.

Она спрашивает, чем я занимаюсь. Мою лестницы, говорю я, это работа. Да, отвечает она, работа.

Они живут за городом, в маленькой квартирке в таунхаусе. Чтобы добраться до лестницы, нужно обойти вокруг дома.

Сидим на кухне, пьем кофе, мальчики играют в гостиной. Каспер тащит по полу большую пластмассовую коробку красного цвета, достает оттуда солдатиков и самолет. Кофе из термоса чуть теплый. Мы курим, между фразами повисают длинные паузы. А во сколько Каспер начал ходить в детский сад? Ему нравится? А давно вы здесь живете?

В гостиной мальчики выставили в ряд четыре больших космических корабля.

Тут она встает, обходит маленький стол, берет меня за руку. Иду за ней в ванную. Крошечную ванную с голубой плиткой. Пахнет сыростью и мочой, наверное, Каспер не всегда попадает в унитаз. Она встает очень близко, прижимает свои губы к моим. Вкус сигарет и содержимого мини-бара.

На ее бедрах следы от джинсов. Мои пальцы в ней, шуруют там, пока мы целуемся, два пальца проскакивают легко, а вскоре входит и третий. Она наливает на ладонь розового шампуня и берется за мой член. В тот момент, когда я кончаю, она разворачивает меня к туалету, разворачивает, будто мой член — дверная ручка, сперма брызжет в унитаз и на обратную сторону сиденья.

Я направляюсь к выходу, но она хватает меня за руку, льет на нее бальзам для волос и снова засовывает мои пальцы себе между ног.

Говорит, что хочет кончить, говорит: давай, я хочу кончить. Говорит, быстрее давай. Сильнее, быстрее. У меня руку сводит, плечо болит.

Выходим из туалета, дети на полу в гостиной играют в звездные войны.

Мою руки на кухне, оттираю ногти моющим средством. Она говорит, что я могу идти. В прихожей надеваю на Мартина комбинезон, она курит на кухне, велит Касперу собрать игрушки. На сегодня играть хватит.

По дороге домой Мартин рассказывает мне об игрушечных инопланетянах и летающих тарелках Каспера. Герои воскресных мультиков. Их теперь можно купить. Рассказывает о космическом корабле, который ему хотелось бы иметь: большой, у Каспера такого нет.

Наша новая мама сказала, что мы братья. Что другой мальчик — мой младший брат. Он был больше меня, шире в плечах. Сначала мы не поверили, все должно быть наоборот. Эта чужая женщина просто не понимает, о чем говорит. Но это было и не важно, мы же оба детдомовские, привыкли, что размер важнее возраста.

Мы не чувствовали себя братьями.

Он стоял на моих волосах и мочился мне на грудь, потом я стирал футболку в раковине.

Это случилось два раза.

Я сломал ему нос бутылкой из-под колы.

Это случилось один раз.

Через какое-то время мы привыкли к этой мысли, но не потому, что чувствовали себя братьями, я так и не понял, что это за чувство. А потому, что нам продолжали сообщать, что мы братья, мальчики во дворе, и делали они это следующим образом.

Твой брат разбил окно у китайцев.

Твой брат облапал мою сестренку.

Твой брат спер мой велик, мою рогатку, мой плеер.

Так что мы были братьями.

Мы сидели за обеденным столом, ели. Всегда за обеденным столом. Настоящая семья. Нас кормили жареной икрой трески с картошкой, бифштексами с соусом.

Овощи из баночки, мучнистый серый горох, волнистая морковка. В конце месяца — спагетти с кетчупом и жареным луком. Мы с братом пользовались дурной славой во дворе. Не было такого взрослого, чтобы на нас не орал.

Но за столом мы сидели примерно, ели тихо, смотрели на маму, когда она на нас не смотрела. От нее слабо пахло уксусом; когда она тянулась за солью или перцем, руки у нее слегка дрожали. Мы сидели очень тихо. Если она смеялась, то громче, чем следовало бы, если улыбалась, то слишком широко.

— Настоящая семья. — говорила она.

На первое наше совместное Рождество она заложила мебель. Мы ели традиционное свиное жаркое, красную капусту и картофель в карамельном соусе. То же она сделала на наши дни рождения. Мебель возвращалась через месяц. Но иногда кое-чего недоставало. Серванта, стенных часов. Постепенно квартира пустела, обнажались царапины на обоях: следы исчезнувших вещей.