Юнас Бенгтсон - Субмарина

Я заставляю себя отпустить сумку. Теперь она стоит рядом на полу. Я могу ее увидеть, если поверну голову, она прямо под правой рукой. Листаю журнальчик: положил на колени, чтобы не видно было, как трясутся руки. Надо расслабиться, читаю о королевской семье. О знаменитостях. Из телевизора.

Албанец дует на кофе.

— Вы решили проблему с Мирко?

— Да-да. Уже довольно давно.

— Где он был?

— О блин, а ты не слышал?

— Нет, я в последнее время ни с кем особо не разговаривал.

— Занят семейной жизнью?

— И это тоже. Где он был?

— В Осло. В чертовом Осло. У него там родственники, дядя. Но его нашли. Глупо было ехать в Осло.

— Перебор там с югами, а?

— Да уж. Как только его там кто-то сфотографировал, Горану позвонили.

— Привезли его?

— Нет. Там… Я думаю, они решили проблему на месте. Но если честно, я не знаю… С тех пор как его нашли, мы как бы больше…

— Не говорите на эту тему.

— Да… А ты ведь знаешь, Горан предпочитает, чтобы я в такие дела не мешался.

Пьем кофе, я все листаю свой журнал. Под моими потными пальцами страницы склеиваются, на руках остаются черные следы от типографской краски. Ну и что, сегодня жарко. Албанец смотрит на часы.

Если он вскорости не появится… Он придет. Ты же его знаешь. Голос молодого хорвата спокоен, взгляд же вовсе не такой уверенный. Он звонит по мобильнику, говорит на непонятном языке. Значит, придет? Да-да, уже идет. Курим, все трое. Парень в футболке нервно смеется:

— Надо было попросить Софию прийти. Подстриглись бы, пока ждем.

Албанец не отвечает. Смотрит в окно, как будто его не слышал.

Через десять минут мы видим, как на другой стороне улицы паркуется большой джип с тонированными стеклами. Из машины вылезают четыре парня. Старший идет впереди. Я так понимаю, это и есть Горан. Если б не нервишки, упивался бы моментом. Четверо мужчин медленно, не спеша, переходят улицу. Прямо как в кино. Излучают уверенность, а позади сверкает на солнце машина.

Но это не кино, и у меня к ноге не прикреплен диктофон. Это я буду продавать наркотики в школьных дворах.

Кладу журнал, рука тянется к сумке, ничего не могу поделать. Так и вижу — ну прям как ребенок, ну просто детский сад с барабаном, — как они у меня ее выдирают. Говорят, это теперь наше. Нет, это же мое! Нет, теперь наше! Мое, мое!

Дверь открывается. Тот, кого я принимаю за Горана, заходит первым. Улыбается нам, теплая улыбка.

Очень мужественный, думаю я. Красивый парень, думаю. Лет тридцати с небольшим.

Высокий, спортивная походка, как у боксера Часы, похоже, дорогие, но больше никаких украшений. Я думал, золота будет больше.

Пожимает нам руки. Рад албанцу, давненько не виделись.

Вот он разворачивает одно из парикмахерских кресел и садится. Остальные стоят, помещение моментально наполняется. Горан говорит:

— Давайте покончим с делами. Я бы рад посидеть с вами, поиграть в картишки. Но это в другой раз.

Он смотрит на меня:

— У тебя для меня что-то есть, так?

— Да.

— Посмотрим…

Я поднимаю с пола сумку. Один из парней берет ее у меня из рук. Ставит Горану на колени. Он расстегивает молнию и смотрит внутрь. Проверяет содержимое.

— Откуда деньги?

— У меня мама умерла.

Они смеются, все.

— О’кей, о’кей. Ты получил наследство. Черт подери, отвечать было не обязательно.

Он ставит сумку на пол.

— А теперь послушай, что будет дальше. Дейан выйдет посчитать деньги. Он не исчезнет, никуда не денется. И если все нормально, никаких проблем. Получишь то, за что платишь.

— Почему он не может…

— Никто не пытается тебя обмануть. Слово даю. А Дейан в гимназии изучал математику, он не ошибается. Просто люди начинают нервничать, когда на столе вдруг оказывается много денег.

Он кивает Дейану, тот берет сумку и выносит в соседнее помещение, прикрыв за собой дверь.

Я чересчур долго смотрю на дверь, нервно ерзаю на диване, ковыряюсь в пачке, вытаскивая сигарету. Пытаюсь сохранять внешнее спокойствие. Думать о деле. Бизнесе. Горан мне улыбается:

— Спокойно. Спокойно. Когда Дейан все посчитает и поймет, что сумма совпадает, а она, конечно, совпадает, он снова зайдет. И, как я сказал, ты получишь товар.

Он чешет руку и продолжает. Похоже, что он произносил этот текст уже сотни раз:

— Цена не обсуждается. Получишь тот вес, о котором мы договаривались с твоим другом. Ты платишь ему из своего кармана, об этом ты, наверное, уже знаешь. К этому мы отношения не имеем.

Я киваю.

— Если денег не хватает…

Он затягивается сигаретой. Я чувствую, как сердце бьется в груди, удивительно, что другие не слышат.

— Если денег не хватает, мы тебе коленную чашечку не прострелим. Мы не натравим на тебя собаку, мы не перережем тебе связки, чтобы ты не мог ходить. Ничего такого мы делать не будем… А сделаем мы вот что: возьмем пятьдесят кусков за беспокойство, и ты уйдешь отсюда. Без товара. И я с тобой больше дела иметь не буду.

Я снова киваю. Теперь я знаю правила. Это все равно что правила карточной игры или то, что произносит судья перед ударом гонга: не бить ниже пояса, не бить головой, бой должен быть чистым и честным.

Сидим. Горан пьет кофе. Лезет в карман за сигаретой. Один из парней тут же протягивает ему пачку.

Смотрит на албанца:

— Как твой парень, голы забивает?

— Всегда.

Горан кивает на меня:

— Он ведь знает, что не должен продавать в Западном районе?

— Я объяснил.

Смотрит на меня:

— Ты ведь знаешь, что такое Западный район, да?

— Да.

— Это чтобы расставить все точки над «i»… Ты пробовал пахлаву, которую готовит его жена?

Я качаю головой.

— Обязательно попробуй, просто объедение.

Дверь открывается, Дейан входит. Не говоря ни слова, кивает Горану. Один из хорватов подходит к витрине, машет рукой, через секунду дверь машины открывается и из нее выходит еще один парень. Смотрит налево-направо, переходит дорогу. В руке у него спортивная сумка.

Иду по улице, албанец рядом. Сумка в руке. Ноги не держат. Оглядываюсь. Все время жду звука полицейских сирен. Патрульной машины, которая перекроет нам дорогу. Собак на коротком поводке, в намордниках. Но слышу только звуки лета, птичий щебет, радио из открытых окон.

Долго сижу на диване, глядя в одну точку. Сердце выскакивает из груди. Сижу, смотрю. Ни свет не включил, ни телевизор. Слышу пылесос соседа сверху, а так — тихо. Помню, что запер дверь. Тянусь за сумкой. Еще раз смотрю внутрь. Полные прозрачные пакеты, завязанные резинками. Это может оказаться мукой, оптовой партией детской присыпки. Сижу еще минут десять, пока не обретаю способность соображать. Все получилось. Мне удалось. В дверь не ворвались копы в масках. Меня не обманули, не зарезали, не пристрелили. Мне не перерезали глотку, меня не запихнули в старый холодильник и не вывезли на свалку. Я встаю и переношу сумку к столу. Громко смеюсь. У сумки есть вес. У этого героина есть вес. Героин раньше ничего не весил. Раньше были только маленькие пакетики, которые легко могли потеряться. Ставлю сумку на стол, вынимаю белые пакеты. Кладу в ряд. Сажусь и смотрю на них. Так много. Нереально много. Снова громко смеюсь.