Ян Кефелек - Осмос

Три огромных трейлера преградили ему путь, а четвертый с ревом настигал его сзади.

«Ну, давайте, попробуйте заставить меня и мою машину вам уступить, заставьте-ка нас прогнуться перед вами! Возьмите нас в клещи! Заставьте подчиниться! Крик-крак! Крик: я умираю… крак: я ее убиваю!»

Он заметил впереди проселочную дорогу, ведущую к перевалу, и, покинув оживленную скоростную магистраль, вновь оказался в тихой сельской местности. Он проехал по мосту через реку и обогнул электростанцию, массивное сооружение у подножия холмов, отбрасывавшее на воду мрачную тень, по которой время от времени пробегали красноватые сполохи от отражавшихся в воде красных огоньков.

Миновав промзону, он оказался у самых холмов, и дорога резко пошла вверх. На первых же петлях серпантина снег повалил густо-густо, и лента шоссе почти исчезла из виду. Единственным светом, пронизывавшим сгустившийся мрак, был свет фар, с трудом пробивавшийся сквозь снежную пелену. Если Нелли тоже свернула с магистрали и поехала через перевал по этой дороге, он мог с ней попрощаться. У нее не было ни малейшего шанса проехать через перевал благополучно. В лучшем случае он подъедет как раз «вовремя», чтобы подобрать валяющегося на снегу окоченевшего от холода «лягушонка» с окостеневшими руками и ногами, нуждающегося в массаже сердца. Да, он найдет твое маленькое хрупкое тело, Нелли. Он резко вывернул руль, машину занесло так сильно, что она едва не врезалась в скалу. Дорога шла в глубоком ущелье, и разбиться здесь было проще простого… А теперь он едва не съехал с дороги в кювет. Не видно ни зги впереди! Дорога словно убегала из-под колес, извивалась как змея, выделывала черт знает что! «Ну надо же было быть таким тюфяком! Таким размазней!» — пробормотал он себе под нос, включая радио. Он зевал, его клонило ко сну, глаза болели, веки слипались. Разумеется, она его нарочно напоила, вернее, заставила напиться, она специально привела его в такое состояние, чтобы он не мог броситься за ней в погоню. Она все заранее продумала, все просчитала, одного только не учла, что будет такая мерзкая погода. На первый взгляд могло показаться, что ей удалось его провести, оставить в дураках, но, будучи полной противоположностью Нелли, он твердо верил в непредсказуемую игру случая. Справедливость случайности — вот единственная справедливость, которую он принимал всерьез. Он потряс головой и закрыл левый глаз, применив проверенный прием, всегда помогавший не заснуть за рулем. Человеческий мозг — явление сложное, способность мыслить иногда дает сбой, требует отдыха, зато сам разум всегда начеку, настороже, не дает заснуть… Он увидел себя на кухне с ножницами в руке. Да, опять эти ножницы… Нелли передавала ему банковские билеты, а он резал их на тоненькие-тоненькие полосочки и клал в кастрюлю, в которой булькал красный соус. Он открыл левый глаз и закрыл правый… Но ничего вроде бы не изменилось: он по-прежнему стоял с ножницами в руке. О нет, теперь все по-другому… нет, он не спит… за ее спиной кто-то есть… мужчина… они целуются, Нелли поднимает руку и притягивает его голову к своей груди… Он закричал… и открыл глаза.

Сердце билось так громко, что у него готовы были вот-вот лопнуть барабанные перепонки. Вдруг он увидел впереди сквозь снежную пелену крохотный огонек. Быть может, показалось? Он включил фары, всмотрелся во тьму, ничего не увидел и вновь включил фары. Но вот опять вроде бы промелькнул огонек… Он то вспыхивал, то гас, видимо, его можно было увидеть только на определенных участках дороги. Огонек становился все ярче, он увеличивался в размерах, Дрожал и приплясывал в воздухе… Маленький светлячок, маленький фонарик с праздничной иллюминации, обман, мираж… Кто-то двигался ему навстречу, и этот кто-то ехал на мотоцикле. Ну, конечно, это была Нелли. Она спускалась с перевала в долину, ехала с обнаженной головой, широко раздвинув ноги (но каблуки все равно вязли в глубоком снегу); она ехала посредине дороги, прогоняя прочь ночной мрак… Сумасшедшая… Ну, иди же ко мне, моя лягушечка, моя глупышка, иди же! Выходи за меня замуж! Приди же ко мне за своим обручальным колечком и за моими денежками! На какое-то время она скрылась за поворотом, а потом вновь появилась, такая же хрупкая, тоненькая, слегка покачиваясь в седле своего «скакуна», ехавшего по краю ущелья. Он видел, что она приближается к нему, и лихорадочно искал слова, которые могли бы смягчить ее, заставить ее простить его. Ослепленный невыносимо ярким светом мотоцикла, чья единственная фара превратилась в сияющий круг, вокруг которого развевались по ветру торчащие во все стороны волосы Нелли, он выключил антигуманные огни, сообразив, что они могли ослепить ее. Она была метрах в двадцати от него, она еще пыталась избежать столкновения, еще пыталась «увильнуть» в сторону. Марк выпустил руль из рук, позволив и так уже скользившей в направлении края ущелья машине еще больше уйти юзом влево, и закрыл глаза.

Когда он их вновь открыл, его машина почти висела над пропастью: она застыла на самом краю. Он вновь включил фары и кое-как выбрался из салона. Опираясь на мокрую и холодную, прямо-таки ледяную поверхность, он всматривался в ночь, ища взглядом светящуюся точку. Но во мраке не было видно ни зги, только беззвучно падал и падал снег. Через несколько секунд уже не останется нигде ни единого следа… все заметет…

Когда Марк вернулся домой, на кухне все еще играла музыка. В подсвечнике догорал огарок последней свечи. Он прямиком направился к буфету. Все банковские билеты были на месте… Хоть бы один пропал, так ведь нет же! Он выпил глоток анисового ликера, поставил цветы в вазу и принялся мыть посуду. О господи, этот соус превратился в настоящий клей! Какая гадость! А все из-за того, что она все-таки положила либо крахмал, либо кукурузную муку… Ну вот, кастрюля испорчена! Хоть выбрасывай! Он снял со стола скатерть и вдруг в этот миг почувствовал, что на кухне, рядом с ним, около его ног кто-то есть… кто-то дышит… Опустив голову и взглянув вниз, он встретился взглядом с испуганным взглядом маленького мальчика, одетого в пижамку.

— А где мама?

На остров Дезерта опускался вечер. Краски блекли, словно умирали. Вокруг островка море как будто медленно сжималось, как сжимается маленькая детская ладошка. Вскоре оно опять как бы раскроется, освободится и тогда наступит ночь. На горизонте зажжется каменный «глаз» луны, и пройдут дозором полицейские. Они одни ненадолго задерживались в этом забытом Богом и людьми глухом уголке земного шара, где двадцать семь ссыльных колонистов в возрасте от восьми до двадцати лет платили свой долг обществу. Что такого ужасного они совершили? Да ничего. Ничего они не сделали! Не убивали, не крали, не выбивали зубов старухам. Так за что же их отправили сюда, на край света? Да ни за что! Но они еще отомстят за себя! Вот увидите, о них еще заговорят, о них еще услышат! У них длинные руки, кого угодно достанут… и где угодно! Так думали эти юные мечтатели, эти очень ранимые и очень отважные дети, измученные, неуравновешенные, нервные, обладавшие чрезвычайно богатым воображением и потому постоянно становившиеся жертвами собственных вымыслов, призраков прошлого, предрассудков и всяческих надуманных страхов, неведомых существ и злых духов. Например, они ужасно боялись духа вулкана и морского чудовища, быть может, даже дьявола, обитавшего в лагуне. Но на этом острове вулкан давно потух, и его кратер был подобен безопасному ружью, чье дуло забито всяким мусором на протяжении многих столетий; и какой бы хищной и кровожадной ни слыла акула, то существо, что обитало в лагуне, кусалось не больней, чем бумажная апрельская рыбка, вроде тех, что школьники во Франции цепляют друг другу на спины 1 апреля. Конечно, время от времени возникали слухи, что акула сожрала то одного смельчака, осмелившегося купаться в лагуне, то другого, но почему-то смельчаки вскоре появлялись на пляже без единой царапины.