Герард Реве - Тихий друг

Прошел третий день и четвертый. «Может быть, сегодня что-то произойдет? — думал Сперман. — Должно произойти». Надо было взяться за дело, хоть и непонятно, за какое. При этом он был уже близок к истощению, потому что, постоянно думая о Марселе, многократно утешал себя вручную. Это было делом привычным, но в мастурбационные фантазии с Марселем в главной роли вкралось нечто необычное. Раньше такие образы почти всегда были связаны с властью и подчинением: обычно в них фигурировал почти голый любимый мальчик, которого Сперман, в обилии снабдив питьем, едой и игрушками, запирал в клетке на неопределенный срок, позволяя выходить только по крайней надобности: любимый мальчик был, разумеется, вечно обожаемым божеством, ради счастья и удовольствия которого Сперман готов был сделать что угодно; но при этом он навечно, навсегда становился рабом и пленником Спермана. (При том Сперману, бесконечно и безнадежно влюбленному, приходилось временами раздевать мальчика и бить, потому что без этого нельзя…)

Но в нынешних рукоблудных видениях почти не было привычных мечтаний и жестокости; осталась лишь сводящая его с ума нежность, полная картин, в которых он ласкал и баловал Марселя, и не было и речи о клетке. Это он, Сперман, был пьяным от счастья рабом Марселя, а не наоборот…

«Как такое возможно?» — беспокойно размышлял Сперман. Как это он, Сперман — будучи мужчиной, не так ли? — пожелал стать рабом позвякивающего бижутерией и накрашенного мальчишки, похожего на девочку? Может, это было великой и божественной тайной, но что с того? Еще удивительней, что в миг, когда его святая влага готова была извергнуться, когда восторг переходил все границы, он не представлял Марселя голым, а только трогал его внизу, между ног, через одежду. «Все нормально, — думал Сперман, — я люблю этого мальчика. Господь и Повелитель, спаси мою душу».

Сперман понимал, что дело не сдвинется с мертвой точки, пока он не примет решение. Или выбросить мысль о Марселе из головы, изгнать и проклясть его образ, или отправиться на его поиски, от лавки к лавке, даже, если понадобится, дойти до Димена, где он вроде бы живет: вряд ли это город; скорее всего, просто большая деревня. Да, может, стоит заняться этим прямо сегодня, ближе к вечеру-скажем, между пятью и шестью часами — пройтись по магазинам и, увидев его, зайти как ни в чем не бывало, купить что-нибудь для приличия, а, расплачиваясь, незаметно для остальных сунуть ему вместе с деньгами свернутую записку с признаниями во всем, во всем…

Сперман подумал, что пусть это и будет временным решением, хотя не был уверен, решится ли исполнить задуманное, но успокоился и начал перепечатывать черновик сочинения о котах.

Только пробило четыре, как раздался звонок в дверь. Спермана этот звук пронзил, наполнил леденящим ужасом. Он поднялся, чтобы выйти в коридор, и в дверь снова позвонили — дольше, чем в первый раз. После второго звонка слабая надежда, которую Сперман лелеял несколько мгновений, исчезла: это не мог быть он, Марсель… Должно быть, какой-нибудь идиот, шутник или торопливый курьер, припарковавший машину так, что она перекрыла движение… Да и вообще Сперман жил в странном месте, на улице красных фонарей: здесь какой-нибудь пьяный турист мог наудачу позвонить в любую дверь. Но все же… А вдруг это Марсель потной ручонкой случайно нажал на кнопку дважды?..

Сперман вышел в коридор, потянул за веревочку и открыл дверь подъезда.

— Да, кто там? — крикнул он.

Вместо ответа снизу прозвучал стон, будто кто-то, страдая от сильной боли, нуждался в срочной помощи, и этот человек кем бы он ни был, — издавая нечленораздельные звуки и постанывая, очень быстро побежал по лестнице наверх.

Сперман застыл. Что делать?.. Может, сюда мчится дикарь или пьяный одержимый, которым управляет похоть, превращая в опасного зверя?

— Кто там? — прорычал Сперман как можно громче.

И опять в ответ раздался такой же слезный стон и стремительно приближающиеся громкие шаги. Забаррикадировать, что ли, дверь?..

— Да кто там, черт возьми! — прокричал Сперман в последний раз, оглядываясь на дверь квартиры.

— Я… — прозвучал из глубины приглушенный голос. — Мар… сель…

О Боже, это был он; но что же произошло?.. Несчастный случай… на него напали… сбила машина… он ранен… Боже мой… Сперман чуть было не бросился вниз по лестнице, навстречу… помочь ему… Но не успел: в тот же миг Марсель появился на площадке. Согнувшись, он мчался к двери. Сперман распахнул ее, и Марсель устремился внутрь. На нем были другие, синие брюки и тонкая серая куртка до середины бедра. В комнате, он, все еще склонившись и постанывая, расстегнул курточку. На него… напали?.. Пырнули ножом?.. Избили?..

Марсель сразу же расстегнул белую рубашку под курткой и стал что-то ощупывать… Неужели у него в груди еще торчал нож?..

Нет, под рубашкой не было крови, но виднелось что-то белое и блестящее. Марсель ухватился за край и потянул. Раздался хлюпающий звук, будто что-то отклеивалось, как обои или упаковочный скотч.

Сперман боялся даже взглянуть, но постепенно до него стало доходить, что там, у Марселя на груди. У него на шее висел шнур с разноцветными бусинками. К шнуру была привязана веревочки, а к обоим концам веревочки — по узелку, которыми крепился плоский белый пластиковый пакет, как показалось Сперману — неужели он сходит с ума? — излучающий тепло. Марсель нагнулся ниже и полностью отделил пластиковый пакет от груди.

«Ножницы, ножик, — подумал Сперман, — но пока их найдешь…» Он ухватился за веревочку, привязанную к бусам, и за петельки на пластиковом пакете и дернул изо всех сил, так что веревка прорвала пластик. Марсель положил плоский пластиковый пакет на письменный стол Спермана.

— Рыба, — пояснил он.

Сперман потянул за уголок приоткрывшегося пакета. В нем лежала огромная жареная плоская рыба, еще горячая.

С рыбы, лежащей на столе в пакете, Сперман перевел взгляд на Марселя и увидел, что у того посередине голой груди — большое круглое пылающее пятно. Сперман был не дурак, неплохо умел подмечать и анализировать, но зачастую не мог провести самую очевидную связь. Однако в этот раз ему удалось мгновенно отследить причинно-следственную цепочку: в магазине Марсель пожарил или попросил пожарить самую большую и красивую рыбу, и (может быть, с помощью соучастника) сразу после жарки положил ее в пластиковый пакет, спрятал под одежкой на голом теле, чтобы тут же поспешить: к нему… И все тайком, иначе он мог просто положить рыбу в сумку. «Он украл ради меня…» — прошептал Сперман, пытаясь овладеть собой, потому что ему на глаза наворачивались слезы.

Но по дороге жар свежеприготовленной и только что вынутой из фритюрницы рыбы проник сквозь пластиковую упаковку, и, чтобы не обнажаться на улице, Марсель побежал быстрее, а рыба на груди горела все сильнее и все безжалостней распекала его мальчишескую кожу. Вот почему он так нетерпеливо звонил…