Оззи Осборн - Я — Оззи

— Ну да, ну да — соглашается организатор.

Аппаратура выставлена, настраиваемся. Тони берет начальный рифф «Black Sabbath» — ты-ды-дыын! — после первых слов на сцену выскакивает красный как помидор устроитель и начинает вопить:

— Стоп! Стоп! Стоп! Вы что, на хер, с ума посходили?! Вы должны играть танцевальные версии песен из хит-парада. Кто вы такие?

— «Earth» — отвечает Тони и пожимает плечами. — Вы же нас сюда пригласили.

— Я рассчитывал услышать нечто иное! Я думал, вы сыграете «Yellow Mellow», «California Dreamin'».

— Кто? Мы? — Тони смеется.

— Именно это мне обещал ваш менеджер!

— Джим Симпсон пообещал вам такое?!

— А кто это такой?

— Ага — Тони догадывается, что случилось. Оборачивается к нам и говорит: «Парни, не только мы называемся «Earth»».

Он был прав. Где-то на дне музыкального мирка существовал еще один «Earth». Они не играли сатанинскую музыку, предпочитали поп и каверы «Motown». А рекламный плакат, изготовленный Джимом Симпсоном, добавил неразберихи, мы выглядели как группа хиппарей. Вокруг большого солнца в облаках были размещены наши портреты, нарисованные от руки. Название «Earth» было написано нечеткими буквами в психоделической манере.

— Сами видите, название пахнет нафталином — говорю я. — Прошу вас, давайте, в конце концов, придумаем что-то, что не звучит как…

— Послушайте — прерывает меня организатор. — Вот двадцатка за беспокойство, вы ведь приехали издалека. А сейчас отвалите. Ага, и этот мальчик-бомж правильно говорит — смените название. Хотя я не уверен, кто в здравом уме хотел бы слушать это говно.

Через несколько недель я писал:

Дорогая мама, мы едем на концерты в «Star Club» в Гамбург. Там играли «Битлы»! Сейчас я плыву на пароме в Дюнкерк. Надеюсь, тебе понравится фотография белых скал (с обратной стороны), я сейчас на них смотрю. А теперь бомба: по возвращении в Англию мы меняем название на «Black Sabbath». Может, в конце концов, пробьемся. Всех обнимаю,

Джон.

PS. Позвоню Джин из Гамбурга.

PPS. Когда у вас появится телефон? Скажи папе, что на дворе уже 70-е!!!

Было 9 августа 1969 года. Именно в этот день Чарлз Мэнсон расстрелял людей в Лос-Анжелесе. Но мы не следили за новостями, тогда купить английскую газету в Европе было практически невозможно, а если и удавалось, то это был номер за прошлый месяц. А, кроме того, мы были сконцентрированы на концертах и не забивали себе голову тем, что творилось на свете.

Мы уже выступали в «Star Club» на известной улице Реепербанн, где в мини-юбках и чулках в сеточку дефилируют все эти барышни легкого поведения, а значит, догадывались, чего можно ожидать. Но в этот раз мы выступали на постоянной основе, то есть на гарантии. Плюс нас поселили в раздолбанном помещении над сценой, неоднократно горевшем в огне. И, взамен за это, мы должны были играть семь раз в день, заполняя паузу между выступлениями приезжих групп. В общем, неплохое развлечение, хотя чертовски изматывало. Мы каждый день начинали в полдень, а заканчивали в два часа ночи. Подбадривали себя «спидом», таблетками, травкой, пивом — всем, что попадало под руку, только бы не уснуть. Кто-то подсчитал наши выступления в «Star Club» и получилось, что мы сыграли там больше концертов, чем «Битлы». Имейте в виду, 1969 год — это семь лет после золотой эпохи «Битлз» и клуб немного испаскудился. В общем, мы были одной из последних английских групп, которые там выступали постоянной основе. Заведение закрылось насовсем за день до Нового года.

А потом клуб сгорел дотла.

Так или иначе, концерты в «Star Club» были для нас той практикой, о которой мы мечтали. Выступление вживую — это не репетиция, нужно было выстоять до конца, даже в состоянии нестояния, что было нашим обычным состоянием. Мои кривляния на сцене не требовали специальной подготовки, я был придурком от рождения, а дураки — они дураки и есть. Зато в Гамбурге мы отшлифовали все новые вещи, такие как «The Wizard», «N.I.B.» (навеяно бородой Билла, которая нам напоминала кончик пера), «War Pigs», «Rat Salad» и «Fairies Wear Boots» (до сих пор не знаю, о чем эта песня, хотя люди говорят, что я написал текст). В «Star Club» мне удалось победить страх перед сценой. Я расслаблялся, вытворял все б ольшие глупости и шоу раскручивалось. А парни меня подбадривали. Когда они замечали, что публика скучает, Тони кричал: — Оззи, давай жару!

Это был сигнал, чтобы я выкинул какой-то безумный фортель, чем привлек внимание зала. Однажды нашел где-то за сценой банку фиолетовой краски и, заслышав сигнал Тони, макнул туда нос. И все бы хорошо, только эта хрень не отмывалась.

Несколько недель не мог смыть эту гадость. Люди подходили ко мне и спрашивали: «Ты че, ебанутый, паря?» Или чаще всего, вообще не подходили, думали, что я псих.

Каждый из нас по-своему отличился в клубе. Однажды Тони, обкурившись травкой, вздумал поиграть на флейте, но утратил ориентацию в пространстве и вместо рта прикладывал инструмент к подбородку. Так и простоял до конца песни, дул в микрофон, а люди думали: «Ну что за фигня-то?» Отпад!

Был один способ скрасить себе пребывание в «Star Club». Для этого нужно было подцепить немецкую телочку и зависнуть у нее на хате, чтобы не делить многоярусную кровать с пердящими, чешущими яйца товарищами по группе. Если говорить о телках, то мы были ребятами непривередливыми, мы-то тоже с виду не принцы. А если девки нам еще выставляли пиво и угощали сигаретами, мы рассматривали это как приятное дополнение. Если же нам не ставили пива и не угощали сигаретами, мы старались их обчистить. Чаще всего приманкой был Тони, по нему сохли все телки. План был такой: Тони идет в наш схрон, затягивает телку на верхний ярус кровати и начинает с ней обжиманцы, а в это время я как спецназовец, по-пластунски ползу туда, где она оставила свою сумочку, ну и потрошу кошелек. Гордиться нечем, но нам же нужно было, на хер, что-то жрать.

Мы давали телкам клички, которые с перспективы времени выглядят довольно жестокими, а порою и брутальными. Например, я завис на хате у девчонки, которую все называли «Баба Яга», у нее был шнобель побольше, чем у Гизера.

Мой союз с «Бабой Ягой» не прошел испытания временем. Она привела меня как-то к себе, а утром проснулась, сделала кофе и сказала перед уходом: — Мне пора на работу. Ты можешь остаться, только ничего не трогай, договорились?

Но ведь понятно, что с ее стороны было крайне неосмотрительно говорить мне такое. Только двери закрылись, как я принялся потрошить шкафчики, выискивая то, чего не должен был видеть. И пожалуйста: глубоко в шкафу нахожу идеально выглаженный немецкий мундир. Наверняка он принадлежал ее отцу или ее родственникам. Я же тогда подумал: «Ебануться, это же Клондайк». Одеваю мундир, нахожу в комнате небольшой бар и уже через минуту марширую по залу и с издевательским немецким акцентом отдаю приказания мебели. Курю сигареты, а меня вставляет все больше и больше. Ну люблю я военные реликвии!