Абрахам Вергезе - Рассечение Стоуна (Cutting for Stone)

«Не возись с иглодержателем»; «Самодисциплина в отношении рук, Мэрион. Не мельтеши. Каждому движению – свое время».

Когда я учился держать руки так, чтобы с равным усилием тянуть за оба конца узла, возникла новая проблема:

– Не расставляй локти, а то улетишь.

Работая с ним, я больше узлов развязал, чем завязал. Приходилось выдергивать целые швы и начинать сызнова, чтобы он остался доволен. Я стал по-новому подходить к освещенности и выделению нужных участков.

– Работу в потемках оставим кротам. Мы – хирурги. Его рекомендации были порой парадоксальны:

– Когда ты за рулем, смотри, куда едешь, а когда делаешь разрез, смотри, где только что был.

Дипак был с юга Индии, из Майсора. В ту ночь в раздевалке он поведал мне о том, о чем, наверное, не рассказывал никому в больнице. Когда он закончил медицинский институт, родители быстренько организовали ему женитьбу на рожденной в Британии индийской девушке, проживающей в Бирмингеме. Сама невеста не торопилась замуж, да папа с мамой настояли, им не нравилась окружавшая дочку толпа. Она прилетела вместе с родителями за несколько дней до свадьбы, а на следующий день улетела обратно, поскольку ее ждали занятия в колледже. Чтобы получить визу и присоединиться домой к жене, Дипаку потребовалось шесть месяцев. Тут оказалось, что стоит ему открыть рот, как она приходит в неописуемое смущение, будь то на публике или в узком кругу. Он провел с женой несколько недель и отправился интерном в Шотландию. Через год его повысили до ординатора, потом до старшего ординатора. Он сдал сложный экзамен на члена Королевского колледжа хирургов и получил право на волшебную аббревиатуру F. R. C. S. после своей фамилии.

– Я мог бы вернуться в Майсор. С моим титулом я бы процветал. Но я представил себе всех тех людей, что явились на мою свадьбу… и понял, что видеть их не могу.

В качестве следующего шага он устроился в Англии хирургом-консультантом при больнице.

– Рабочих мест для консультантов немного. Вакансия появляется, только если кто-то умрет.

Проработав шесть лет консультантом-дублером на «скорой», Дипак решил перебраться в Америку.

– Это значило начать все сызнова, иначе не возьмут на последипломную стажировку. В моем возрасте, с моим опытом, я на это решился.

В Америке система была своеобразная: год интернатуры, четыре года работы хирургом-резидентом с постоянным повышением (последний год в качестве главного врача-резидента) – и тебя допускают к экзаменам на сертифицированного хирурга.

– Интернатура у меня прошла в престижном месте в Филадельфии. Работы было невпроворот. – Он закрыл глаза и покачал головой. – Когда умер отец, я никому ничего не сказал. Дня свободного не попросил. Меня повысили до хирурга-резидента второго года, хотя я работал на куда более высоком уровне, фактически выполняя обязанности главного врача-резидента. А на четвертый год меня выкинули из интернатуры. Один из штатных врачей, который заступился за меня, пришел в такую ярость, что подал в отставку.

Я мог бы перейти на урологию или пластическую хирургию. Люди часто так делают, если их выбросили на этом этапе. Многие стажеры-иностранцы переходят даже на психиатрию или что-нибудь подобное. Но я обожаю общую хирургию. Тот врач, что встал на мою сторону, взял меня в другую больницу, на этот раз в Чикаго, с обещанием, что я получу повышение, если повторю третий год. Работы стало еще больше – и меня опять поперли. – Он засмеялся. – Честное слово, это помогает оставаться самим собой. Не ждать от жизни слишком многого. Бескорыстно любить хирургию. Но мне повезло. Нашелся еще один штатный врач, который протянул мне руку помощи. Он позвонил Попей, и тот меня оформил резидентом четвертого года. Вообще для Америки характерна одна вещь. Очень многие хотят тебя придержать, но находятся такие, настоящие ангелы, чья человечность компенсирует все остальное. Одним из таких ангелов стал для меня Попей.

Попей моментально произвел Дипака в главные врачи-резиденты, но с условием, что тот будет занимать эту должность в течение двух лет.

– Значит, твои полномочия прекратятся в тот же день, как я закончу интернатуру?

Молчание Дипака встревожило меня.

Он неторопливо покачал головой:

– Мы сегодня получили извещение о том, что скоро нас посетят люди с полномочиями относительно нашей учебной программы. Если им не понравится увиденное, они программу прикроют. Интернов-то у нас не слишком много. И врачей-резидентов на всех уровнях по отношению к общему числу больных маловато. Не говоря уже о преподавателях.

– А почему так получилось?

– Конкуренция. Нам повезло, что мы заполучили тебя, Нестора и Рахула. Нам требуется больше интернов, больше врачей на полных ставках. Попей уже не настолько влиятелен, чтобы привлекать хороших специалистов. В настоящий момент наша программа держится только на авторитете Попей и прошлых успехах. На бумаге у Попей все в ажуре, но если только он покачнется или распространится слух, что у него ранняя деменция, карточный домик рухнет.

Наверное, лицо у меня сделалось озабоченное, потому что Дипак сказал:

– Не волнуйся. Найдешь куда пристроиться.

– Это все было в тех документах, которые тебе вручил помощник шерифа?

– Нет, это моя так называемая жена. Ей кажется, что я зарабатываю кучу денег, поэтому неплохо бы поделиться с ней. Адвокат говорит, мне бояться нечего. Я ей ничего не должен.

– А как же ты, Дипак? Что ты намерен делать, если работа в госпитале накроется?

– Не знаю, Мэрион. Вряд ли я смогу начать все по новой еще раз, ассистировать кретину-мяснику, старше меня по должности, у которого недостает ума, чтобы спросить у меня совета. Может быть, останусь здесь. Сестра Магда говорит, что больница возьмет меня на работу. Буду жить здесь, как Попей. Буду оперировать. Больнице все равно, сертифицированный я хирург или нет, особенно если программу резидентуры закроют. Из меня выйдет второй Попей. Хочешь верь, хочешь нет, но Попей, пока здоровье не подвело, был замечательным хирургом. И что самое главное, он прекрасный человек. Ярый противник расизма.

После происшествия с мистером Уолтерсом Дипак настаивал, что Попей нельзя подпускать к операционному столу.

– Что мы можем сделать, чтобы нас не закрыли? – спросил я.

– Молиться, – ответил Дипак.

Молитвы не помогли. За два месяца до окончания моей интернатуры нашей программе назначили испытательный срок. Я всерьез обеспокоился своей судьбой. Нехорошо, если программу закроют, но еще хуже, если мне не зачтут год. И уж совсем плохо для Дипака, которому чуть-чуть оставалось до завершения последнего года резидентуры. А пока наши мольбы не услышаны и окончательное решение не принято, оставалось только пахать.