Ольга Фомина - Я решил стать женщиной

— Маша, позвонить можно было…, сказать, что уезжаешь?

— Заечкин, а Катя с Настей позвонили, сказали, что Лизе шапочку связали, мы и поехали. Я думала, что мы быстро…

— Так если не вышло быстро, можно было позвонить от Кати?

— Я не думала, что так поздно…, чего-то заболтались мы. И Лиза с Настей так хорошо играли…

Что-то объяснять, взывать к совести, ругаться было бесполезно.

Огромное административное здание с нелепой надстройкой над ним, верхушки тридцатиэтажных гостиниц, знакомые квадратные колоны у входа — творение советской эпохи и архитектора Посохина… Вместе с Катей мы поднимались ко входу в здание Российской академии государственной службы:.

Чуть не ударив меня дверью по носу, из академии вышла невысокая девушка:, выгоревшие на солнце волосы, без косметики красивое, загоревшее лицо, белые вельветовые штанишки, яркая желтенькая маечка… Молоденькая модненькая девочка, она мне сразу показалась особенной: Она, не замечая меня, прошла мимо и уже гордой походкой шла по аллее к метро «Юго-западная».

Безумное желание на ней жениться сумасшедшим припадком охватило меня и такое же ощущение безумной грусти и беспомощности от того, что, возможно, я ее никогда не увижу… «Я хочу такую жену!» — жалобно подумала я, печально смотря ей вслед. А белые вельветовые штанишки шли по аллейке, уходили, уходили… Эта первая девушка в моей жизни, на которой я хочу жениться. Как она могла пройти мимо? В моей жизни встречались уже и другие девушки, заставляющие задуматься о браке, но тогда это был сложный процесс оценок и взвешиваний всех «за» и «против», были и разговоры о свадьбе…, никогда не было решения, решения без сомнений и колебаний посвятить свою жизнь другому человеку. В одно мгновение это решение появилось само собой.

Я, оборачиваясь на нее, вошла внутрь и остановилась у милиционера, стоящего на посту у входа.

— Привет, Серега! — и мы грохнули свои ладони в нерационально крепкое рукопожатие и глупо и эпилептически трясли их с минуту. Терпеть не могу эту дурацкую традицию и потные ладони через одного протягивающего свои «грабли»! Терпеть не могла, но сама с готовностью размахивалась, как будто хотела убить, видя любую мало-мальски знакомую рожу. Тогда я знала всех милиционеров в академии, их была добрая сотня, и эта сотня тоже знала меня. Так усердно и приветливо я здоровалась в данный момент с длинным и худым Сергеем Морозовым.

— Здорово, Борис! Чего, баба понравилась? — ухмыльнулся Серега.

Я по-прежнему смотрела на бело-желтое пятнышко сквозь стеклянные двери.

— Понравилась… Ничего так: Дочка, наверное, чья та? — спросила я в надежде хоть что-то узнать про еще незнакомую мне тогда мою будущую жену.

Бедненькая, ее родители не могли работать в этой академии, они не могли работать нигде… их не было. Маленькая, солнечная девочка была сиротой, я узнала об этом позже. Она случайно попала в Москву из детского дома Медвежегорска. Её мама, нарожав за свою жизнь семерых детей, всех их сдала в детский дом. Вот такая мать-героиня!

— Не… Она работает где-то здесь, — Серега наморщил лоб на своём худом вытянутом лице, но место работы моей возлюбленной не вспомнил.

Фигурка моей будущей жены исчезла не сразу, она ещё посидела без всякой цели на лавочке на полпути к метро, может быть, ждала кого-то, может быть, просто котёнком погрелась на солнышке, а день был очень хороший — солнечный, теплый, по настоящему летний и радостный. А я всё стояла с не умолкающим над ухом сержантом Морозовым, не в силах уйти от желанного виденья и тщетно пыталась рассмотреть подробности телосложения моей мечты сквозь толстые стеклянные академические двери: но не хватало мне для этого бинокля или подзорной трубы, или, может быть, смелости, не откладывая до счастливой случайной встречи в будущем, подойти к ней сразу и сказать ей: «Я люблю тебя, Прекрасная Незнакомка!» И замечательные эти подробности откроются мне чуть позже и очень не разочаруют.

Я о ней думала…, думала так много и, мучительно её желая, что никуда уже ей было от меня не деться. Материализованную моими мыслями, я встретила ее через месяц в ресторане всё той же академии. Уже тогда в далекие советские времена я начинала что-то снимать за деньги и потихонечку привыкла обедать каждый день в ресторане и перестала ходить в столовую, за что меня тут же «разобрали» на партийном собрании. А была я членом партии и самым молодым коммунистом в Академии общественных наук при ЦК КПСС, так она тогда называлась. И я подсчитывала на этом собрании, убеждая своих товарищей по партии и заодно начальника нашего отдела, забавного и классного мужика хохляцкой национальности Василенко Федора Андреевича, что моей зарплаты с премией вполне хватает на ежедневные обеды по три рубля в день. Для порядка все повозмущались, но не исключать же из-за этого пиздатого парня из партийных рядов. И партийный билет так и остался у меня на память о тех временах, полных всеобщего маразма, но при этом очень даже неплохих, спокойных и добрых.

На хуй все партийные собрания, не оставаться же из-за них без вкусного обеда, я опять на виду у всех шла обедать в ресторан…

За столиком в тихом уголочке сидела моя солнечная девочка, сидела не одна, напротив лыбилась отъевшаяся рожа моего знакомого со звучной фамилией Брежнев. Товарищ Брежнев незадолго до описываемой счастливой встречи впарил мне по дружбе стыренные им в той же самой академии декоративные панели, отделанные дубовым шпоном. Были они мне совершенно не нужны, но имея удивительную особенность покупать всякое «говно», я купила и это: и долго потом, проклиная товарища Брежнева, перевозила их с места на место, заказывая для этой цели «Газель», пока не выкинула их на помойку. К нашему бывшему генсеку продавец пизженного госимущества товарищ Брежнев никакого отношения не имел, но очень хотел иметь отношение к девушке моей мечты. Вот мудак! С этого момента наша дружба кончилась. Брежнев — несостоявшийся родственник генсека (и ещё раз мудак!), что-то оживленно рассказывал, потрясая своими полными щеками, и шутил, шутил… и сам смеялся своему тупому юмору. Маша сдержанно улыбалась, было видно — их отношения в самом начале, ничего пока между ними не было:.

Нет, не было? Ну, и на хуй тогда этого массовика-затейника, я нагло и, как бы обрадовавшись Брежневу, села за их столик: Выходили мы из-за него уже вдвоем с Машей.

— Здрасьте, Виктор Иванович! — я вошла в его кабинет ровно в полдвенадцатого. — С Новым годом Вас!

— Привет! С Новым годом тебя тоже! Проходи, садись, — Виктор Иванович привстал, быстрое рукопожатие, сел. Высокий, худой, не злые, а забавные тонкие губы, серый костюм:, в общем-то, приятный и, сразу видно, хороший, добрый мужик. — Как дела?