Ольга Фомина - Я решил стать женщиной

— Хуйня какая! А сокол в глаз клюнет? Это не опасность? Или они его так и будут снимать в кожаном набалдашнике? И всё это слишком напыщенно и далеко от народа, если они, конечно, представляют своего клиента. Они, что думают, что их сигареты князья курят?

— Черт их знает! От нашего списка и так уже почти ничего не осталось. Пусть клюнет. Пока они на нашего сокола согласны: Ладно, мы над этим работаем. Сейчас мы сделаем перерывчик, выпьем, закусим и мы его: — Петя незаметно кивнул в сторону клиента, — увезем по заранее предусмотренному плану и быстренько выберем того, кого надо. Всё равно уже наметили кого именно. Это уже будет быстро, — Петя заговорщицким тоном пытался меня успокоить.

Быстро не вышло, менеджера увезли, но я никуда уже не успевала, надо было встречать Катю с Асланом. Мне дали водителя и я, купив огромный букет роз, поехала в аэропорт. Я встретила загоревшую и отдохнувшую мою любимую девушку, так я, окрыленная любовью, думала тогда в аэропорте. Мы поужинали, погуляли по ночному городу, вернулись в гостиницу и тут же заснули… Катина физиология была в эти дни не на этапе, возможном для секса.

Я, затаив дыхание, стояла посреди Исаакиевского собора. Я была потрясена богатством и величием этого исполинского храма. Напоминал он внутри больше католический, чем православный собор. Мы пристроились к какой-то экскурсии и, стоя за спинами приехавшей из неизвестного города группы туристов, с интересом слушали гида: — строили 40 лет: прошлый век: архитектор — француз и т. д… На самом верху было что-то типа просмотровой площадки, огибающей кругом грандиозных размеров купол собора. Огромная высота: — про нее что-то говорил гид, но цифр в голове не осталось, но в памяти навсегда сохранилась красивая завораживающая высота над городом, над всем миром, ощущение другого времени:

— Как красиво! — восторженно вырвалось у меня.

— Олька! Красиво, но я боюсь высоты, пойдем, я боюсь, — заныла Катька.

— Не бойся, дай я тебя обниму, — одухотворенная храмом, мне хотелось счастливой близости, не секса, просто теплого объятия моей любимой.

— Ты неуклюжая, ты сейчас меня только свалишь вниз. Ай, не трогай! — моя любимая не разделяла моих восторгов и только сварливо ныла здесь в вышине прекрасного города.

— Ой, Катя:, ничего тебе неинтересно, — я грустно вздохнула.

— Мне интересно, но у меня фобия, я боюсь высоты, — плаксиво оправдывалась Катя. — Я в этом не виновата.

— Давай чуть-чуть постоим, хотя бы одну минутку. Расскажи лучше, как съездила.

— Нормально, как всегда, — подозрительно односложно и, также подозрительно потупив взгляд, ответила Катя.

— А Соррея как? — подозрения мои направились в верную сторону.

— Нормально, — Катя сказала и повернула голову в сторону.

— У тебя с ней роман? — я заглянула ей в лицо.

— Да, нет же, всё как обычно, — но говорила она не как обычно и упорно не смотрела мне в глаза.

Я взяла ее за плечи и повернула к себе.

— На меня смотри. Не отворачивайся. Ты влюбилась в Соррею?

— Не знаю, — и взгляд её опять повис куда-то вниз.

— Значит, все-таки влюбилась, — гневно, голосом Отелло я попыталась выяснить серьезность её любовной связи с арабкой.

— Не знаю: Она мне призналась в любви, — Катя убрала мои руки и опять отвернулась.

— Если бы она просто призналась в любви, ты бы сама об этом рассказала мне сразу: Ты в нее влюбилась: Ты с ней уже целовалась? — роль Отелло я к счастью позабыла и Катю по умному сценарию Шекспира душить малодушно не стала, а только разъяренно сверкала глазами и обильно брызгала слюной ей в лицо.

Катя молчала. Её гордый профиль с сжатыми губками упрямо смотрел на игрушечный город внизу.

— Ты целовалась с ней?

— Да:

— И ты ей тоже объяснялась в любви?

— Да:

— Пиздец, — подытожила я и надолго замолчала. Теперь уже я рассматривала город, окруживший невроятных размеров собор:.

Два туриста, влюбленных в Питер, стояли на самом верху Исаакиевского собора и никак не могли насытиться видами любимого города, они все стояли и стояли неподвижно: лица против ветра, волосы развеваются: Такую картину представляли мы со стороны.

— Катюшон, и что дальше? — очнулась я.

— Не знаю. Я ее люблю, я ее воспринимаю, как мужчину. Она и есть мужчина. Ты была права, она тоже собирается менять пол.

— И что, ты замуж за нее собралась?

— Не знаю.

На этом мое терпение кончилось, точнее, оно кончилось уже после первого моего вопроса или первого Катиного ответа, теперь оборвалась способность делать мало-мальски вменяемый вид, я почувствовала физически, как наполняюсь злобой и яростью.

— Ебанный в рот, пиздец какой-то! Ты свихнулась, Катя! Какой на хуй замуж? За эту жирную арабку?

— Да, — такое упрямство на Катином лице я видела в первый раз.

— И как ты деток от нее нарожаешь? — попыталась я найти очевидные аргументы.

— Пока не знаю.

Мы еще долго стояли в высоте Петербурга, я сходила с ума: в этот раз от бешенства, и это было видно для каждого посетителя. Нас все аккуратно обходили стороной, а я десятки раз повторяла одни и те же вопросы. Я не смогла успокоиться, но нашла в себе силы молча доехать до нашей гостиницы. На столе в большой вазе пятнадцать бордовых вчерашних роз. Я вытащила их из вазы и долго с исступлением и хриплыми выдохами оббивала их о Катину прикроватную тумбочку. Весь номер забрызгался кровавыми лепестками, а у тумбочки они растеклись большой запекшейся лужицей. Я обернулась, Катя безучастная стояла посреди номера. «Если бы я отрезала ей сейчас голову, то этот вонючий номер стал бы выглядеть также», — подумала я с удовольствием. Подумала и успокоилась, мне просто стало грустно, стало жалко себя и, слава Богу, захотелось спать. «Она никогда не была моей, не стала моей и в этот раз. Это не новость для меня», — попыталась я безуспешно успокоить себя. Я лежала на неудобной гостиничной подушке и потихоньку в нее плакала. Катя лежала рядом и мирно спала, она посапывала, ей снился уже, наверное, не Путин, а гарный арабский хлопец — Соррея. Проиграл Президент на этих выборах. Спокойной ночи!

Не искренне я пожелала спокойной ночи, ночь никак не хотела благополучно закончиться и спокойно слиться с моим сном. В дверь раздался осторожный стук. Ночные звонки и стуки в дверь у меня всегда вызывают мистический страх, никогда они не предвещают ничего хорошего. Ночной звонок — и я всегда вскакиваю с постели мобилизованная на бой, как при нападении врага. Стук повторился.

— Кто это? Что надо? — я подошла к двери.

— Извините, это из охраны, Вы не могли бы открыть дверь?

— Сейчас, оденусь, — ответила я.

Я оделась, взглянула в зеркало — не очень ли заплаканные глаза: Не очень. Проснулась Катя.