Сергей Троицкий - ОбрАДно в СССР

Вощем, лайтового расхода не получилось, в угаре, они прилипли как банные листы. Пришлось говорить не о «сво­ём», о чём хочетца поговорить, а слушать пьяный бред. Это всё привело не к добру, так, как жалость к несчастным и по­такание шизе, всегда ведёт к лаже...

В вагоне из неоткуда, материализовались три цунара, ко­торые ломились, в поисках выпивки. Я не понимал, откуда они взялись в ПСКОВСКОМ поезде?!!! Такое в СССР было дичайшей редкостью! Ходило негласное правило, по которо­му простым смертным Цунарам, было запрещено передвигатца по СССР. Они были в угаре, а когда проходили мимо подьебнули панк герлу «ЛЮСИ ин ве СКАЙ», она им резко парировала, а те в ответ:

— Я твою маму эбал! — Это им стоило многова! Авганцы, искали приключений! Они тут же их индифицировали как «Духоф» и бешено прыгнули на них. Нача­лась просто ацкая пиздиловка, в которую не было невозмож­но влезть, чтобы разнять апонентоф! Прибежали проводни­ки, но и это не помогло, весь вагон ходил ходуном. Но самое страшное было впереди!...

Когда мускулистые «цунары» были практически смяты, блеснул тесак. Один из Авганцев был ранен, тогда второй ис­пользовал подручное «дерьмо» в виде батлов. Нам пришлось, тоже вписатца в бучу, далее был полный ужас!

Один из цунарков, как в боевике сиганул в открытую дверь тамбура и улетел в КУВЕЙТ. Авганец схватил вторе тело и выбросил его на рельсы, а когда бросал третьего, то тот вцепился в него и утащил с собой в ад, на полной скоро­сти! У меня до сих пор, стоит перед глазами душераздираю­щая сцена: ужасающие падение и брызги тела

Его подраненный кореш, весь в крови и в парадном мун­дире — увешанный всякими значками, юбилейными лента­ми и смешными аксельбантами, пытался сигануть за своим боевым товарищем. Мы его ели удержали, чтобы он тоже, не «превратился в месиво»!..

Кто-то дёрнул СТОП КРАН, поезд трясонуло и на нас об­рушились чемоданы с верхних полок. Особо дико пострадав­ших небыло...

Сколько мы стояли в поле не помню! Весь поезд спрыг­нул на рельсы, многие были в ушибах и зырили вдаль, где на­чальник поезда и ответственные сотрудники, над чем-то ко­пошились. Вскоре показалась милиция и скорая помощь, дабы не далеко, находилась узловая станция. Поезд тронул­ся, набирая дикую скорость, чтобы компенсировать отстава­ние в графике....

Мы вышли, на какой-то левейшей станции в окрестно­стях Псковской губернии, где продавалось — НОЛЬ ЕДЫ, НОЛЬ БУХЛА, НОЛЬ СИГАРЕТ! Но так, как у нас были запа­сы, мы ощущали себя крутыми и заносчивыми! Нас ожидали три мелких раздолбаных автобуса, мы загрузились и поломи­лись в преддверии нового дня....

Было прекрасное июньское утро, один из тех дней, кото­рые случаются только тогда, когда погода установилась на­долго. С самого раннего утра небо было ясно; утренняя заря не пылала пожаром и разливалась только кротким румянцем.

Солнце было не огнистое, не раскаленное, как во время знойной засухи в 2010, не тускло-багровое, как перед бурей, а светлое и приветно лучезарное. Оно мирно всплывало под узкой и длинной тучкой, свежо сияло и тутже грузилось в её лиловый туман. Верхний край растянутого впереди облачка, вскоре засверкал змейками кованого серебра и тут же опять хлынули играющие лучи солнца, весело и величаво...

Лили до сих пор трясло, от жутчайшего происшествия, я сразу открыл бател «СЛИВовОЙ» и она ушатала не менее трети бутылки, а остальное я и ХИППИ. Второй батл пусти­ли по автобусному кругу. Полировка «ПРИХОДОВ» — СЛИ­ВОВОЙ, пришлась самым лучшим образом. Вскоре ужасы ночного трипа сгладились, наш разговор иссяк и мы просто молчали, глядя в окно на разбросанные облака по бесконеч­но разлившейся синеве неба.

В этот миг, не смотря на произошедший «ад ПЛАЦКАРДА», я почему-то ощутил счастье. Вернее, оно как то вли­лось в меня постепенно — каплями, как будто незримый бог, его осторожно вливал в душу человека. Как в компьютерной игре, когда на экране начисляетца счётчик «ЖИЗНИ»!...

Под звуки последнего альбома Роберта Планта из «Лед Зепелин», я обнимал Лили и смотрел в окно: облака почти не трогались с места и теснили синеву, насквозь проникнутую светом и теплотой. И это счастье, я испытывал каждую се­кунду! И вдруг она сказала:

— А Ты любишь меня?! Меня?!

— То есть тебя?! — меня словно ударило током и всего искорежило, мне показалось, что я проваливаюсь в какое-то прошлое! Как будто, это я уже где-то слышал!....

Я подумал, что это глюк, пытался сообразить, что мне надо сказать, если это был не глюк, я посмотрел на Лили и она вдруг снова повторила:

— А Ты любишь меня?! — Что я мог сказать, догодатца не трудно?!!...

....Меня стало дико рубить, когда я проснулся от качки, то цвет небосклона, легкий и бледно-лиловый, не изменил­ся и до сих пор. Лишь немного кое-где протянулись голубо­ватые полосы, где, по всей видимости, сеялся едва заметный дождь.

Мы приехали на край Советской «образцово — показа­тельной деревни», в какой-то барачный комплекс, где в по­мещениях были расставлены — неподъемные чугунные кро­вати с решёткой и матрасами, дореволюционного производ­ства. И как бы я теперь «не ЛЮБИЛ бы ЛИЛИ..», но тут, же вырубился на первой попавшейся койке в удачном — распо­ложение у окна...

Я пробудился около 19-00, во сне словив несколько, «флэш-бэковых приходоф» — КВАДРО и СТРЕРЕО, потом меня разбудила ЛИЛИ:

— «Сержик! Мой новый друг! ПРОСЫПАЙСЯ, уже ПОРА!...» — она, по всей видимости, где-то умудрилась кур­нуть «нежной», и её на «что-то пробило»: — Я был смущён таким поворотом. Изначально, я как бы принял ЛИЛИ, как нечто святое, без всякого секса, чисто тока для целования и обнимания, а тут мы одни в целом бараке. Она была вся такая лучезарная, вся такая полностью податливая и одурманиная.

Меня спас ХИППИ, он оживлённо заламился в барак, ко­гда Лили уже была готова ко всему:

— Паук! Ну, хватит уже свободной любви! Приехали Пермские! Пойдём гнать антисоветские телеги!

— О! Меня хлебом не корми, например! Только дай по­участвовать в АНТИСОВЕТИЗМЕ!

Я умылся бесподобной ключевой водой и вышел на ули­цу, где уже горело несколько костров. Я посмотрел на небо и убедился, что к вечеру облака практически исчезли, а по­следние из них, черноватые и неопределенные, как дым, ло­жились розовыми клубами напротив заходящего солнца! На месте, где оно закатывалось, виделось алое сиянье над потем­невшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится в нем первая вечерняя звезда...

Я выпил своё чай и кофе, а потом с батлом Сливовой дви­нулся в сторону главной веранды. Там уже во всю, готови­лась студенческая пирушка и все активно участвовали в этом деле. Когда, всё было завершено, все расселись на импрови­зированных скамейках, а кто-то просто на траве, потом сло­во взял преподаватель архитектурки, добрейший художник и массовик затейник.