Виталий Амутных - Шлюхи

Девицы слушали ее, раскрыв свои очаровательные, смазанные перламутровым блеском, ротики. Еще минуту после того, как Алла закончила свое слово, красотки ждали, видимо, каких-то пояснений. Не дождавшись, попытались самостоятельно прояснить смысл сказанного.

— What’s the English for «des-ti-ny»? What is «citysex»?

— And what is «spirit — ale»?

Изумлена была и Алла.

— Слушай, — обратилась она не без раздражения к хозяйке, — ты же сказала, они понимают только английский.

— Ну, милочка моя, ты тоже хороша, — усмехнулась Лина. — Destiny, citizen, spiritual, deign to put… Они понимают другой английский. Каждому свое. У тебя зеленые есть?

— Доллары?

— Babys! — отвлекла своих подружек, вновь повернувшихся к телевизору Линочка, подсовывая им Аллой принесенный листок.

— Ducks, tan dollars for the autograph!

— All right! It’s О. К.! Splendid! Of course! — обрадовались девицы, и через пару секунд коллекция Аллы пополнилась еще двумя арабесками.

— Но у меня нет денег… — призналась с некоторым запозданием Алла.

— Это не важно, — отвечала Линочка, — я подскажу им, у кого они могут их получить.

Алла уходила удовлетворенная, под непрестанные вопли телевизора: «Я убью тебя! Я все равно убью тебя, тварь!»

Немало домов обошла она в тот день. До позднего вечера, невзирая на суровость объявленного комендантского часа, трудила свои ноги. Что ж, известно: не потопаешь — не полопаешь. Тщание Аллы все же было вознаграждено — к полуночи ее бумага густо синела чернильными отметинами четырех десятков человек.

Следующим днем она победоносно шагнула в кабинет главного редактора, неся в вытянутых руках плод вчерашних странствий.

— Что это такое, детонька моя? Что это у тебя так глазоньки блестят, а? — разулыбался Имярек Имярекович. — Ну-ка, ну-ка, поделись со мной, где шалила.

— Имярек Имярекович, — срывающимся от радостного волнения голосом вымолвила Алла, — я упорно работала эти дни: мною составлен текст коллективного обращения прогрессивных писателей России к правительству. Более сорока лучших представителей творческой интеллигенции сочли своим гражданским долгом поставить под ним свои подписи. Эта такие люди, как Диана Оскот…

— Ай-йа-йа! — возликовал шеф. — Не даром я всем, при любом удобненьком случае, говорю: умнее нашей Аллочки женщинки не найти! Умничка! Умничка. Вот что значит: высоконравственный человек! Дай-ка, дай-ка посмотрю, что за письмецо такое ты изготовила. Сорок человечков, говоришь, обегала? Ай-йа-йа, молодчинка какая!

Имярек Имярекович взял из Аллиных рук трепещущий, точно намеревающийся улететь, лист.

— Ну-ка, что за письмецо такое, что за обращеньице лапонька придумала? Сограждане, россияне… Угу… Наше Отечество — на перепутье… Так… Противостояние парламента… фашисты взялись за оружие, пытаясь захватить власть… красно-коричневые оборотни… взять под контроль средства массовой информации… хватит говорить… Ну, умничка! Переполняет наши сердца… Молодчинка!

Алла трепетала от ощущения значимости момента, от сокрушительного, как удар боксера, предчувствия близких и решительных перемен. Каждый, самый крохотный, мускул ее тела сводила жгучая судорога, будто бы чудовищного приступа невралгии.

— Так, что тут наше золотко требует?.. — продолжал Имярек Имярекович, следя строку кончиком оранжевой янтарной ручки. — Все виды непрезидентских, особенно националистических, партий должны быть уничтожены… с привлечением к уголовной ответственности… и запрещены указом президента. Так-так… Умничка. Законодательство должно предусматривать самые жесточайшие санкции за пропаганду русской национальной исключительности. Что значит умная женщинка! Сама придумала?

Алла только хмыкнула и губы свела в горькой усмешке.

— Патриотические оппозиционные органы печати… см. ниже перечень изданий и лиц… должны быть до судебного разбирательства закрыты. Признать нелегитимным не только разогнанный парламент, но и образованный им Конституционный суд… Ну-у-у… — поднял глаза на Аллу руководитель: — Ты меня, девонька моя, не удивила… Ты меня восхитила! Потрясла.

Девонька стояла потупившись, но ее воспаленный мозг работал четко и остро; она напряженно выжидала опрометчивой пробежки счастливого мига, беленького, лохматенького, чтобы верно спикировать, чтобы не промахнуться. И вот вожделенный случай показался:

— Такое обостренное чувство справедливости! Такое подвижничество! Ума не приложу, чем я, убогонький, заюшку мою мог бы порадовать?..

Еще прежде, чем войти в победное пике, Алла Медная вдруг заметила на широкой черной площади начальничьего стола маленькую аптечную скляночку коричневого стекла.

— Я уже как-то спрашивала… — начала было Алла.

— Да-да-да. Помню, помню. И полностью согласен. Кому, как не моей девоньке, быть моим заместителем. Н-да… Только вот…

Чтобы чуть разрядить определенность ситуации, а заодно расширить область доверия проявленной заботливостью, Алла решила ненадолго свернуть с магистральной линии:

— Имярек Имярекович, вы болеете?

— Почему?

Алла киннула на аптечную склянку.

— У меня, между прочим, главврач поликлиники…

— Рыбонька моя золотая, какая же ты внимательная! Какая попечительная! Нет. Это не таблеточки. Это как раз наоборот. Представь себе, цианистый калийчик.

Алла подняла брови.

— Да. Тот самый. Мне принесли — сказали, от всяких вредненьких комашек помогает. Оски летом одолевали. Остаточки вот хочу вернуть. Опасненько, знаешь, такие штучки дома держать. Да! Подожди секундочку, я сейчас вернусь.

Имярек Имярекович поспешно вышел, плотно притворив эа собой дверь — тотчас Алла, ни секунды не раздумывая, вырвала из откидного календаря листок, свернула из него пакетик и твердой, позабывшей недавнее дрожание рукой отсыпала из коричневой склянки белого кристаллического порошка, едва уловимо отсвечивавшего таинственной зеленцой.

Вернулся Имярек Имярекович.

— Аллочка, прости меня, лапочка! Прости старого склеротика! Как же это я мог позабыть! Тут трансъевропейская ассоциация независимых литераторов и «Фрэйд-банк» стипендийку тебе прислали, — он схватил со стола белый конверт и победоносно потряс им. — Между прочим, в английских фунтиках.

Да, день этот для Аллы Медной был перенасыщен разного рода приятностями. С конвертом в руках она удалялась от украшенного бронзой черного стола начальника едва не вальсируя.

— Аллочка! — остановил ее голос Имярека Имяреконича.

Алла крутнулась на каблуках в элегантном пируэте.

— Аллочка, я думаю, не сегодня — завтра быть тебе моим заместителем… А мне тут нужно человечка устроить. Ты напиши заявленьице, как бы об уходе — я его на твое местечко пристрою. А там… Сама, цыпка, понимаешь.