Крис Вормвуд - По дорожкам битого стекла

Я вдохнул с облегчением, понимая, что теперь всё кончено. В моём сердце не осталось страданий. Там теперь зияла только пустота. Мой разум стал мыслить на автомате. Организовывал похороны, зазывал цветы, обзванивал всех, принимал соболезнования. Три дня прошли как в тумане. Мне приходилось напрягать память, чтобы вспомнить Кэт здоровой и живой. Перед глазами был тот измученный скелет, который я видел всё время в больнице.

Я кололся уже три дня, чтобы заглушить боль в душе. Теперь я мог снова вернуться саморазрушению.

На похороны приехал Дани. Мы не виделись около года, и я был очень рад, снова встретить старого друга. Герман передал мне засушенную ветку вереска. Что значил этот подарок, оказалось для меня тайной. Было страшно осознавать, но я скучал без него. Накатывала собачья тоска. Я хотел с ним помириться, но не решался растоптать свою гордость. Мне было тяжело простить его.

На похоронах я чувствовал себя ужасно, меня пару раз стошнило кровью. Я рассмеялся, тому факту, что становлюсь ближе к смерти. Люди пытались говорить со мной, но я не видел смысла ни в чём. Я растворялся в прострации, повинуясь водке и героину. Мои верные друзья снова были со мной.

Я получил урну с прахом и отправился домой. Мне с трудом верилось, что Кэт теперь находится в этом сосуде. Я открыл его, вдыхая запах серого пепла. Среди него была одна целая косточка. Я решил оставить её себе как талисман, чтобы любимая хранила меня после своей смерти. Я растворил в воде пару ложек праха и выпил, давясь горечью. Мне хотелось, чтобы Кэт осталась во мне.

Я не мог находиться в таком большом доме один, особенно в своей огромной пустой кровати. В ней больше никогда не будет другой женщины. Никого больше. Я должен продать этот чертов дом, всё здесь пропитано моим прежним счастьем. Я сидел в кресле часами, ожидая, что Кэт вот-вот войдёт в эту дверь, потом понимал, что всё бесполезно. Бился в истерике, пускал по вене и засыпал, погружаясь в полный красок мир прошлого. Когда-то у меня была любимая женщина и лучший друг, теперь у меня есть только моя боль. Прости Кэт, я не могу сдержать своё обещание и жить дальше.

Дани нагрянул внезапно и застал Макса в героиновой отключке. На столе оставалось ещё пара грамм порошка и использованный шприц.

— Очнись, нам нужно поговорить, — сказал Дани.

Макс смог лишь приоткрыть один глаз, лениво наблюдая за знакомым силуэтом на фоне окна.

— Я не думаю, что нам есть о чём говорить, — ответил он. — Это конец.

Дани не выдержал и схватил Макса за ворот футболки, приподнимая от дивана. Макс взглянул на него уже двумя глазами, но, тем не менее, его взгляд не стал более осмысленным.

— Я прошу тебя сейчас не смывать свою жизнь в унитаз! — прошипел Дани.

Макс вдруг подумал, что впервые видит проявление его злости. От голоса Дани по спине пробегали мурашки. Сознание снова уплывало куда-то, но парочка увесистых пощёчин быстро вернули Макса в сознание. Боли не было, только свистело в ушах.

Макс осалился, чувствуя как струйка крови из носа стекает по губам. Лицо быстро немело.

— Ты сам торчишь, — сказал Макс.

— Я чист уже много лет, — Дани покачал головой.

Они говорили больше часа. Макс впервые почувствовал возможность выговориться.

— Почему все, кого я люблю, умирают? — спросил он вдруг.

— Это потому что ты не хочешь, чтобы кто-то ещё тебя оставил. Твоему сознанию проще простить смерть, чем предательство.

— Хочешь сказать, что я всех убиваю?

— Нет, ты притягиваешь тех, кто должен умереть.

Дани уговорил Макса лечь в клинику. Он нехотя согласился, зная, что это ненадолго. Клиника показалась Максу отвратительной, несмотря на то, что содержание там было на высшем уровне. Голливудская лечебница для звёздных наркоманов. Пионерский лагерь для завязавших звёзд. Макс чувствовал себя, как в доме престарелых, спускаясь каждый раз в столовую в халате и тапочках. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, несмотря на то, что со многими людьми они раньше косвенно были знакомы.

— Прекрасный день, я трезв уже месяц! — сказал сосед по столику, поднимая вверх бокал с соком.

Макс узнал в нём барабанщика одной местной группы. Они когда-то выступали на одной сцене. Сейчас его лицо светилось от напускного счастья. Макс знал, что он врёт. Здесь все врут. Эта клиника вовсе не занимается лечением наркомании, здесь просто пересаживают с героина на метадон. Это не устраняло первопричину. Макс знал, что, так или иначе, вернётся к героину. Вся эта «новая жизнь» без алкоголя и наркотиков казалась просто смертной скукой. Всё это время он был таким же лицемерным идиотом, как и все пациенты этой чёртовой клиники. Несколько лет назад Макс встретился за сценой с одним известным музыкантом, который уже двадцать лет находился в завязке.

— Каково это — быть всегда трезвым? — спросил Макс.

— ***во, — ответил тот, снимая очки. — Я адски хочу бухать, но у меня отвалились почки и сдохла печень. Не доводи до такого, чувак.

Каждый день пребывания здесь Макс мечтал о том, чтобы выйти на свободу и начать употреблять. Метадон был дёрьмом и не приносил особой радости.

Дани звонил иногда, спрашивал как дела и прочую чушь.

— Знаешь, позвонил бы ты Герману. Попросил бы у него прощения. Он что-то стал совсем плох в последнее время. Он, конечно, пошлёт тебя, но думаю, после смилоствится. Он просто не может сам сделать первый шаг к примирению. Но я уверен, что вам обоим это нужно.

— Только Германа мне сейчас не хватало, — ответил Макс. — Есть вещи, которые невозможно простить.

— Просто он превратил нашу группу в дерьмо. Идёт на поводу у своего хуя.

— Успокойся. Пусть трахает, кого хочет.

— Но я не вижу в Эйдене ни тени твоего таланта.

— Мне наплевать.

Макс положил трубу и окунулся вновь в больничную рутину наркологической клиники.

Он отчаянно симулировал нормальность, чтобы как можно скорее выйти на свободу. У него были большие планы на счёт своего дальнейшего будущего.

В день выхода из клинике в Лос-Анджелесе стояла непривычно мрачная погода. В сером небе парили чёрные птицы и пожухлые пальмы раскачивались на ветру. Мусорные пакеты пакеты летали вдоль обочины как перекати-поле. Океан бурлил серыми волнами.

«Пора сваливать отсюда», — подумал Мас проезжая в отрытой машине по побережью.

Пыль застилала глаза.

Первым делом он пристроил собак соседям и занялся продажей дома. У него больше не было сил жить в обители прежнего счастья. Макс подумывал о том, чтобы вернуться в Лондон, но остановился на полудикой Луизиане. Он быстро отказался от идеи с шумным Новым Орлеаном, когда наткнулся на колониальный особняк среди болот, к тому же его цена оказалась подозрительно низкой, здесь в США это намекает на то, что в доме кого-то убили. Американцы весьма суеверны. К тому же в доме имелся большой подвал из которого можно оборудовать студию. Пять лет назад в этом доме случилось групповое самоубийство трёх человек, причина оставалась неизвестна. Именно поэтому никто не хотел покупать дом, где на стенах всё ещё виднелись пятна крови. Это повлияло на решение Макса приобрести этот особняк. В дальнейшем он думал заняться коллекционированием проклятых вещей. Этот дом стал бы музеем смерти, дырой в ад.