Елена Георгиевская - Инстербург, до востребования

— Домовые просят пить. А эта тварь мне: «Мама, вытри, пожалуйста, воду и положи нож на место. Мои вещи будут лежать там, где я их положила. И не смей больше выбрасывать ножи в форточку, как в прошлый раз. Иначе я часть твоих вещей тоже выброшу. Выбирай сама — в форточку или в помойку. У меня нет таких денег, чтобы каждый раз после твоих демаршей покупать новые ножи».

За окном ветер гнул осину. На одной из веток Марку внезапно померещилась петля. Всё, тоскливо подумал он, с кем поведёшься, от того и наберёшься.

— Ты, жид, меня голыми руками не возьмёшь, — сообщила Юля. — Отстань от моей дочери, хватит пудрить ей мозги мацовой мукой.

Надо сказать, в этом семействе у всех была склонность к метафорическому изложению мыслей и поэтическим преувеличениям.

— Нет, я мацой не увлекаюсь, — вежливо ответил Марк, прикидывая, как бы в рамках закона обезоружить эту старую проблядь.

— Вы все умрёте страшной смертью, — сказала Юля. — Вы не дойдёте до кладбища. Вы умрёте по дороге к нему.

— Да, да. А сейчас советую вам положить ножи на место, иначе я вызову «скорую помощь».

Юля резко повернулась к нему, сжимая в руке лезвие, завёрнутое в газету:

— Ну, всё, жид. Ты нарвался.

Она швырнула свёрток на пол и выскочила за дверь.

Марк направился было за ней, но тут вернулся капитан Шлигер в драной штормовке и заляпанных грязью тренировочных штанах и начал бессодержательный пьяный разговор. Выяснить, где Жанна, когда она ушла и что говорила перед уходом, было невозможно. Не прошло и получаса, как вернулась и Юля. За ней в квартиру зашли двое ментов. Они переглядывались и ухмылялись. Юле же было не до смеха. Грудь её — если, конечно, считать грудью этот слабый намек на округлости, — бурно вздымалась. Она судорожно сжимала кулаки.

Марк не успел ничего подумать по поводу этой прелестной мизансцены. Сержант окликнул его:

— Слы, ты кто и чё здесь делаешь? Статья о вторжении на чужую жилплощадь. Ну-ка, быстро давай руки, — он вытащил из кармана брюк наручники, — и поехали в отделение.

— Сначала объясните, пожалуйста, чем вызван ваш визит, — сдержанно попросил Марк, отступая назад. Одно из бойцовских правил: держаться на расстоянии примерно полутора метров от противника, являющегося безусловно опасным.

— Вломился и стоял надо мной с ножом! — завизжала Юля.

Это услышал весь подъезд, но на площадку никто не вышел. Русский народ, населивший древний прусский город, боялся за свою шкуру. Хотя что ему, спрашивается, бояться за свою шкуру, за это ничего не стоящее говно?

— Я заехал к её дочери, которой не оказалось дома. В ответ на вопрос о её местонахождении гражданка Вальдман начала угрожать мне. Мои документы в порядке, могу предъявить.

— Поехали в вытрезвитель! — рявкнул сержант.

— Простите, но я абсолютно трезв. В отличие от этой женщины, которая сегодня выпила бутылку перцовки. Кроме того, она психически не совсем здорова, это вам кто угодно здесь может подтвердить. Вы посмотрите на неё и её мужа… Статья номер триста один Уголовного Кодекса, — слегка повысил голос Шимановский. — Ложный донос. Жаль, что вы не взяли с собой спиртометр вместо наручников.

— Она написала заявление… — начал сержант, которого слегка смутила уверенность обвиняемого.

— И вы принимаете всерьёз бред больного человека? Вы посмотрите на неё и посмотрите на меня.

Юля, окончательно выйдя из себя, кинулась на Марка, тот увернулся, и она, потеряв равновесие, чуть не упала и вцепилась в дверную ручку. Капитан Шлигер перестал реагировать на происходящее и уснул за столом.

— У неё справка по шизофрении, — хладнокровно сообщил Марк. — Вы спросите у неё или поищите в первом ящике стола. В целлофановом пакете, заклеенном скотчем. Поищите, поищите.

— Она же в военчасти работает, — недоумённо возразил второй мент.

— Если честно, я не знаю, почему такие люди работают в военчасти.

— Значит, придётся забрать её, — философски заключил сержант. — Пойдёмте с нами, гражданка, вам проветриться надо.

— Документы будете смотреть? — спросил Марк, доставая из кармана паспорт.

— А… Что это у вас гражданство литовское?

— Извините, какое есть.

— Ладно. Пошли.

— А дверь кто будет запирать?

— Она говорит, что потеряла ключи, а её мужика хрен разбудишь, — буркнул второй мент. — Я его как-то забирал в трезвяк, он там уснул на полу, и по фиг на всё.

Юля сопротивлялась, но потом обмякла и стала апатично смотреть по сторонам. Марк попробовал ещё раз набрать номер Жанны — безрезультатно.

— Вы бы машину в таком дворе не оставляли — угонят или разобьют, — посоветовали менты.

— А помнишь, ты нажрался колёс и орал, что вступишь в масонскую ложу и доживёшь до восьмидесяти лет, а мы все передохнем, и только наши дети будут писать о тебе мемуары? А я предложил Асе написать по тебе некролог, потому что если столько принимать колёс, сколько ты в две тысячи четвёртом, можно не дожить не то что до восьмидесяти, а даже до следующего Восьмого марта.

— А ты мне твердил, что я недоволен жизнью. Менторским таким тоном, сука. Я, насколько помню, сказал, что недоволен отдельной категорией самодовольных менторов, и это ещё не вся жизнь. Ты меня просто взбесил тогда, у тебя была мания публично унижать людей.

— У меня никогда не было такой мании. Позвони в психушку насчёт Юли. Я серьёзно.

— У меня в общежитии как-то девушка вызвала 03, когда у неё соседка мебель в комнате стала поджигать. Приехали, посмеялись, мол, студенты дурака валяют, и уехали.

— А соседка что?

— Ничего. Поставила на пол сковородку, положила туда биографию Фрейда, подожгла, собрала вещи и, провожаемая клубами дыма, ушла. А ту девушку потом исключили за аморальное поведение — порчу казённого имущества… А тут полгорода свихнулось, и никого не забирают.

— Тебя нужно туда забрать, понял? Тебя.

— Уёбывай давай из моей машины, — предложил Марк.

— Скажи спасибо, что не получил по морде.

— Не хуй меня пугать, сто раз говорил. Я в армии служил.

— Ты что видел в этой своей армии? Чему тебя там научили — подстригать садовыми ножницами кусты возле штаба? Я в Израиле видел, как людей на куски разрывало, тебя бы туда, блядь. Или ты теперь играешь в национал-социалиста? Русского, немецкого, литовского — определился уже?

— Миша! — Марк откинул голову на спинку сиденья. — Я же всё это делал из-за Жанны, а не ради себя. Мне жалко. Я не мог не вступиться. Я всегда вступаюсь за людей, которые выделяются из толпы.

— Ты мог не писать весь этот бред моей жене? — в третий или четвёртый раз за вечер спросил Миша.

— А твоя жена, ты считаешь, очень гуманно к ней отнеслась?

— Эта дура, заслуживающая, по-твоему, гуманного отношения, достала вообще всех, — не выдержала Ася. — Так необходимо было подобным образом привлекать к себе внимание? Хотела лишний раз потрепать нам нервы? Эгоцентричка, садомазохистка, истеричка и мегаломанка.