Дмитрий Калин - Книга россказней

– Наткнешься спьяну на такого урода в темноте – в штаны наделать можно. – Не от страха, конечно, – усмехнулся Денис, вспомнив шутку из компьютерной игры, – а от лютой ненависти… К благоустроителям-озеленителям нашим. Им бы чего-нибудь подрезать…

Ветер тяжело вздохнул. Перевернутые вверх тормашками одеревеневшие пауки в предсмертной судороге задрыгали ногами, не замечая жертв – людей, шмыгающих по паутинкам дорожек и улиц, расчленяющих гниющее тело города. Пораженный смертоносными вирусами времени, он тщетно сопротивлялся недугу, обманывая самого себя сиянием фонарей, витрин и рекламы, уговаривал, что все в порядке, и ничего ужасного не происходит.

– Те же самые аквариумы, – призадумался Денис. – Автобусы, машины, магазины, дома, квартиры. Снуем, переходим-переплываем из одного в другой. А закончится все в последнем – без стекла… В общем, весь мир – аквариум, а люди в нем – рыбы, если Шекспира перефразировать.

Он машинально покатал по ладошке билет, сложил из него крохотный кораблик, разложил листок и свернул лягушонка.

– Много классики различных изречений наговорили. Вроде бы, все они верны и одновременно лживы. Взять хотя бы, к примеру, понятие о счастье, – продолжал рассуждать он, взглянув на бумажную квакушку. – Как любил говаривать товарищ Гайдар, «счастье каждый понимал по-своему». Хотя если хорошенько подумать и проанализировать, то выйдет: чтобы быть счастливым, человеку нужно получить то, чего ему не хватает. Это может быть все, что угодно: телевизор, любовь, взаимность, машина, собака, свобода, еда, уважение… Но человек – существо непостоянное: исполнилось одно – он блаженствует какое-то время. Потом у него иное желание – вновь дискомфорт. Следовательно, счастье – отсутствие каких-либо желаний. Но так быть не может, по крайней мере, пока человек жив.

Бумажный комок перекати-полем кочевал от пальца к пальцу, нигде подолгу не задерживаясь. Подошвы цифр потускнели и стерлись от беспрестанных странствий.

– Наверное, счастливым может быть только Бог, потому как все свои желания он может воплотить, но, по каким-то соображениям, этого не делает. Хотелось бы мне стать подобным ему, – мечтал Денис. – Но это невозможно.

Взгляд опустился на растерзанный билет.

– А вдруг, – мелькнуло у него в голове. – Вдруг, и вправду сбудется. Чем черт не шутит.

Бумажный комок, минув губы, попал под жернова зубов.

– Хочу, хочу быть подобным Творцу.

В этот миг автобус тряхнуло, и счастливый билет застрял в горле. Денис закашлялся, захрипел и, хватая ртом ускользающий воздух, повалился на пол. Люди-рыбы остолбенели, а затем, не вполне понимая, в чем дело, бросились на помощь.

– Воздуха! Хочу жить! Рыбы! Боже! Сотворю! – крутился безумный набор слов в голове у Сомова, ощущавшего, как кондукторша-щука колотит его плавниками по щекам.

Вдруг его что-то подхватило, подняло, перегнуло пополам в поясе и с огромной силой ударило меж лопаток. Билет проскользнул внутрь, и Денис жадно вдохнул. Раз-другой…

– Все нормально? – раздался насмешливый голос сзади.

Парень кивнул.

– Бледный-то какой, – пожалели его пассажиры. – Сядь посиди.

– Нет, – мотнул головой Сомов. – Я лучше на улицу.

Скрипнули створки отъезжающего автобуса. Денис сел на лавку остановки, провожая взглядом аквариум.

Первая же затяжка сигаретным дымом вывернула наизнанку. Из Сомова хлынула протухшая зловонная жидкость. Он ощущал себя так, будто купался и наглотался воды. Саднило и неприятно щекотало в носу. Где-то внутри ворочался тяжелый ком, жаждущий вырваться наружу.

Отдышавшись, Денис, невзирая на тошноту, вновь закурил и огляделся. Вокруг ни души. Лишь фонари с раздвоенных рожек улиток глазели на него.

– До дома две остановки, – сориентировался Сомов. – Прогуляюсь пешком.

Рука поднесла окурок ко рту и застыла. Прозрачная, будто из стекла, кисть швыряла во мглу отблески. Внутри пульсировали размытые водоросли капилляров и темнели коряги костей.

Бычок покатился по асфальту, теряя искры. Распахнулись занавеси куртки, рубашка поползла вверх. Из глубины тела на Дениса уставились кругляши немигающих глаз.

Сознание, отчаянно цепляясь за реальность, пошатнулось и, не удержавшись, рухнуло в пропасть беспамятства. Бесконечный полет прервал удар, заставивший судорожно вздохнуть. Дно расщелины вмиг затянуло асфальтом, каменные стены укоротились листами железа, чернота неба хлопнула крышкой остановки.

Сомов, кряхтя, поднялся:

– Где я? Ехал в автобусе… Поплохело… Вышел и… не помню. Привиделось, что прозрачным стал…Глаза внутри… Бред какой-то! Вроде, не пил сегодня…много. Блин, измазался весь.

Хлопки по одежде размазали прилипшую грязь. Окончательно перепачкавшись, Денис потер руки и взглянул на ладони. Они сверкнули стеклянным блеском. Ужас погнал его в темень дворов. Железобетонные коробки ощерились проемами подъездов, высовывая из окон ядовито-желтые языки. Прихваченные морозом лужи, треща, плевались вязкой жижей. Колдобины подставляли подножки, изуродованные деревья в безмолвном хохоте тянули скрученные конечности. Несколько раз Сомов едва не свалился, но сумел устоять. Удивительно, но ноги сами вывели его к дому. Заскочив в квартиру, он захлопнул дверь и осел у порога.

– Такого быть не может! – подранком билась в голове мысль. – Либо я сошел с ума, либо сплю, либо… либо не знаю.

Отдышавшись, Денис на четвереньках дополз до холодильника, отобрал у него едва початую бутылку водки и тут же осушил наполовину. Потеплело. Алкоголь собрал разбежавшийся табун мыслей.

– Если я пью – значит, существую. Если существую – значит, жив. Следовательно, со мной все в порядке. Отсюда вывод…

Какой следует вывод, Сомов не знал, но ясно осознавал: с ним что-то случилось. Причину превращения он найти не мог.

– Билет, – снизошло озарение. – Я съел счастливый билет. Неужели! Но это невозможно! Что я загадал? Конкретного желания не успел… Когда подавился, то мысли спутались. Если предположить, что желание осуществилось, значит – весь бред исполнился. Остается выяснить, кем я стал.

Денис выкурил сигарету и влил в себя для храбрости остатки спиртного.

Выключатель клацнул зубом, и перепуганный сумрак съежился за мебелью. Сомов, спотыкаясь, подошел к большому зеркалу, висевшему на стене и, боясь увидеть собственное отражение, уставился на носки ботинок.

– Была-не была, – наконец, решился он.

Глаза обреченно взметнулись вверх, и Сомов тут же отшатнулся в сторону. Из глубины зазеркалья на него таращилось Нечто с чертами его лица. Тот же прямой нос, те же маленькие глаза, тонкие брови, губы и уши, но бесцветные и будто из стекла, прилепленные к прозрачной основе-голове, на которой и сквозь которую виднелись белесые иголочки волос. В глубине того, что у человека называется черепом, в жидкости угадывались контуры чуть затемненного мозга, похожего на каракатицу, чернели кости-коряги и отдавали зеленым отливом водоросли– вены.