Ирвин Уэлш - Порно

— Сегодня нашла новый сайт о кино, классный такой, суперские обзоры, аналитические, но без претенциозности, если ты понимаешь, о чем я… — бормочет она, хотя знает, что мне неинтересно.

— Диану видела? — спрашиваю. Лорен подозрительно смотрит на меня.

— В последний раз я ее видела в библиотеке, она работала над диссертацией. Она вся сосредоточена на учебе, — говорит она с искренним восхищением, едва ли не мурлычет. В общем, теперь у нее есть новая старшая сестренка, и я живу вместе с двумя помешанными на учебе трудоголичками. Лорен начинает что-то-то говорить, потом сбивается, но все равно продолжает: — Так в чем проблема с этим макклаймонтовским эссе? Ты ведь обычно их щелкаешь как орешки?

И я ей рассказываю, в чем проблема.

— Основная проблема не в понимании или интеллекте. Она — в приложении этого самого интеллекта: я занимаюсь херней, которой мне вовсе не хочется заниматься. Единственный выход для меня — это попасть на обложки журналов, — говорю я ей, шваркая «ЕНе» о кофейный столик, так что табак с папиросной бумагой летит на пол. — А этого в жизни не произойдет, если я буду тратить свое драгоценное время на эссе о шотландской иммиграции в семнадцатом веке.

— Но это же пораженчество, — невнятно произносит Лорен. — Просто представь, что ты на журнальной обложке…

Она говорит это таким безразличным, небрежным тоном, а я только и думаю, что: ну когда же, когда, когда?

— Ты думаешь, это возможно?

Но она не отвечает, не говорит того, что мне нужно услышать. Вместо этого она начинает нести какую-то пургу, которая не дает мне ничего, кроме боли, страданий и тоски, потому что она заставляет меня выслушивать ту правду, которой нам нужно любой ценой избегать — просто чтобы выжить в этом мире.

— …все хорошо, только это ненадолго, уже на следующей неделе тебя заменят какой-нибудь штучкой, которая помоложе и посвежее. И как ты себя будешь чувствовать?

Я смотрю на нее, и меня пробирает озноб, и мне хочется закричать:

МЕНЯ НЕТ В ЖУРНАЛАХ. МЕНЯ НЕТУ НА ТЕЛЕВИДЕНИИ. НЕТ И НЕ БУДЕТ, ДО ТЕХ ПОР, ПОКА Я НЕ СТАНУ КАКОЙ-НИБУДЬ ЖИРНОЙ БЛЯДЬЮ-НЕУДАЧНИЦЕЙ, КОТОРУЮ УНИЖАЕТ КАКОЙ-НИБУДЬ ЖИРНЫЙ НЕУДАЧНИК-МУЖ НА ТЕЛЕЭКРАНЕ РЕАЛЬНОСТИ, ЧТОБЫ ТАКИЕ ЖЕ ЖИРНЫЕ НЕУДАЧНИЦЫ, КАК Я САМА, МОГЛИ РАЗВЛЕКАТЬСЯ, ГЛАЗЕЯ НА ЭТО. ЭТО И ЕСТЬ ВАШ «ФЕМИНИЗМ»? ДА? ПОТОМУ ЧТО ЭТО — МОЙ ЛУЧШИЙ СЦЕНАРИЙ, НА БОЛЬШЕЕ МНЕ РАССЧИТЫВАТЬ И НЕ ПРИХОДИТСЯ, МНЕ И МНОГИМ ДРУГИМ, ЕСЛИ ТОЛЬКО МЫ ЭТОГО НЕ ИЗМЕНИМ.

Но вместо этого я говорю ей вот что:

— Замечательно я себя буду чувствовать, потому что по крайней мере я там была, на обложке. По крайней мере я чего-то достигла. Добилась, чего хотела. Вот о чем речь. Я хочу быть наверху. Хочу жить, петь и плясать. Я, понимаешь?! Я хочу, чтобы все видели, что я есть. Что есть на свете такая Никола Фуллер-Смит.

Лорен смотрит на меня в сильной тревоге, как мать — на ребенка, который вдруг заявляет, что ему что-то не хочется идти в школу.

— Но ты же есть…

Но меня уже несет. То, что я говорю, — это бред, но бред из тех, в которых всегда есть доля правды.

— А после любительской порнушки я хочу сняться в настоящем, профессиональном порно, а потом я хочу стать продюсером или режиссером. Чтобы самой всеми командовать, понимаешь? Я. Женщина. Сама по себе. И вот что я тебе скажу: порнография — это единственное, где я смогу чего-то добиться своими силами.

— Ерунда. — Лорен трясет головой.

— Ничего не ерунда, — говорю я. Что она знает о порнографии? Она ни единого фильма не посмотрела, никогда не изучала специфику порновидео, никогда не работала в сфере секс-услуг, даже ни разу не заходила на порносайт. — Ты не понимаешь.

Лорен подбирает с пола бумагу и табак и кладет их обратно на стол.

— Это не твои слова. Наверное, этого… как его… ну, приятеля Рэба, — дуется она.

— Не глупи. И если ты имеешь в виду Терри, то мы с ним пока и не трахались, — говорю я, и мне неприятно в этом признаваться.

— Пока — ключевое слово.

— Да вряд ли у нас что-то будет. Он мне даже не нравится, — огрызаюсь я. Я слишком много говорю. Лорен знает обо мне все, а я о ней — ничего. У нее есть свои секреты, и я надеюсь, ради ее же блага, что это что-то действительно интересное. Она скорбно глядит на меня:

— Я никак не пойму, почему ты так плохо к себе относишься, Никки. Ты самая красивая девушка… женщина из всех, кого я знаю.

— Ха, скажи это тому парню, перед которым я только что выставила себя полной дурой, — фыркаю я, но после слов Лорен мне действительно становится легче. Уж такая я женщина — падкая на лесть. С виду я этого не показываю, но губы непроизвольно растягиваются в улыбке, а в животе возникает какое-то напряжение, которое распространяется до самых кончиков пальцев на руках и ногах. Ничего не могу с собой сделать.

— Какому парню? — Лорен чуть ли не пищит, волнуется, трогает оправу своих очков.

— Да так, просто парень, ну, ты знаешь, как это бывает, — улыбаюсь я, хотя знаю, что она не имеет ни малейшего представления о том, как это бывает, и она вроде как хочет сказать что-то еще, но тут из прихожей доносится скрип ключа в замке. Это вернулась Диана.

Группа стала как суп, брат. Теперь это, типа, ну, основная пища социального плана, которую получает малец Мерфи. Когда мы с Али лежим в постели, и она всякий раз отдергивается, когда я к ней прикасаюсь, — это погано, брат, чисто погано. Я так прикинул, она просто берет свое, мстит за все те разы, когда я лежал рядом, слишком обдолбанный для занятий любовью, просто смотрел в потолок или сворачивался, как зародыш, в ужасе перед наступающей ломкой, и вся постель пропитывалась моим потом. Теперь обычно я лежу в кровати, как доска для серфинга; голова гудит от мыслей, сам весь на нервах, и я никак не могу уснуть, пока она не поведет малыша в школу.

В последнее время живу как бы разными жизнями, брат. Когда это все началось? На пьянке у Мони? Забавно выходит: всегда начинается с маленького расслабона, потом переходит в недельный запой, а потом вдруг понимаешь, что твоя жизнь — вроде как и не твоя, то есть живешь типа в том же пространстве, но в параллельной вселенной, вот так-то. Так что эти занятия мне подходят, стараюсь ради Али и малыша, понимаешь?

После кофе Эврил опять собирает нас вместе. На самом деле мне не особенно нравится эта комната. Это здание старой школы, и тут такие неудобные стулья: красные пластиковые сиденья и черные рамы. Надо как следует поднапрячься, чтобы усидеть на таком, а если тебя всего крутит от наркоты или ты себя чувствуешь не фонтан… вообще сидеть невозможно на этой конструкции. Эйв стоит у большой классной доски, укрепленной на трех алюминиевых ножках, и пишет синим «волшебным» маркером: