Кристиане Ф. - Я, мои друзья и героин

Я подумала: «Кристина – всё-таки у него есть право сделать тебе чуть-чуть больно!

Он же полгода ждёт!» Но Детлеф не хотел делать мне больно. Мы были одно целое с ним. Я так любила его в тот момент, лежа одеревеневшая на кровати… Детлеф тоже не двигался. Он понимал, что я просто ничего не соображаю, что я полностью готова от страха и счастья.

Детлеф вышел из меня, и мы обнялись. Это всё было просто чудесно. И я думала, как мне всё-таки повезло с ним! Нет, я просто не заслуживала такого парня! Такого, который думает только о тебе. Такого, который спит с тобой в первый раз и не старается кончить. Потому что в первый раз всё – только для тебя! Я вспомнила Кати, который просто полез мне между ног тогда в кино… Нет уж, я была рада, что дождалась Детлефа, и теперь принадлежала только ему. Я так его любила, что меня снова охватил страх. Страх перед смертью. Я повторяла себе только одно: «Не хочу, чтобы Детлеф умер, не хочу, чтобы Детлеф умер…» И я сказала ему, когда мы лежали, обнявшись: «Всё, Детлеф, мы прекращаем колоться!» Он сказал: «Да, да – ты не должна стать задвигой…» Он поцеловал меня. Потом мы медленно отвернулись, и заснули – спина к спине…

Я проснулась, почувствовав руки Детлефа. Было достаточно рано. Сквозь шторы проникал серый свет. Мы ласкали друг друга, а потом снова заснули. Теперь я знала, что спать с Детлефом – хорошо.

В понедельник из школы я понеслась прямо на вокзал. Детлеф был там. Я отдала ему свой бутерброд и яблоко – он был голоден, а меня чудовищно кумарило, после того, как я уже три дня не кололась. Я спросила Детлефа: «У тебя есть для меня?» Он сказал: «Нет, ничего ты от меня не получишь. Я просто не хочу… Ты мне нравишься. Я не хочу, чтобы ты была игловой».

Тут я вскипела! Меня кумарило, и я замычала: «Эй, старик, по-моему ты уже спятил! У тебя зрачки, как булавки! Посмотри на себя, ты же полностью обдолбан. И ты говоришь мне, что я должна оставаться чистой! Сначала слезь сам, а потом поговорим! И не говори мне больше такого говна, скажи просто, что тебе жалко, что ты сам всё хочешь продвигать».

Я его просто прибила. Порошок у него был – я знала это. Он сдался, наконец, и сказал: «Хорошо, малышка, мы съезжаем вместе». Последнего фраера он сделал для меня…

То, что мы спали вместе теперь, многое изменило для меня. Так хорошо на вокзале я себя не чувствовала больше. Теперь мне стало понятно, что же это такое – его работа. Теперь я точно знала, чего хотели все эти балбесы, болтая со мной. Трахаться!

Ну да – как мы с Детлефом! Конечно, я и до того представляла себе, о чём идет речь, но то были все такие абстрактные знания. А теперь это означало всё самое нежное и интимное между мной и Детлефом. От фраеров меня тошнило… То, что там творилось на вокзале, было просто уму непостижимо: идти в кровать с каким-то омерзительным, вонючим эмигрантом, пьяным и толстожопым, с потной лысиной – трахаться! И мне не доставляло уже никакого удовольствия, когда эти фраера пытались со мной заговаривать. Теперь я просто не находила для них пи одного приличного слова! С отвращением отворачивалась или по-настоящему нападала на них. Я пропиталась страшной ненавистью к голубым! Просто поубивала бы этих уродов! И я пыталась не думать о том, что Детлефу приходится быть с ними ласковым и вежливым.

И всё-таки каждый день после школы я приходила на вокзал, потому что там был мой Детлеф… После того, как он обслужит клиента, мы шли на галерею, сидели там, и я пила какао. Иногда дела на вокзале шли совсем из рук вон. Бывали такие слабые деньки, когда даже Детлефу с трудом удавалось заработать на нас двоих…

На вокзальных галереях через Детлефа я познакомилась и с другими «работничками», с ребятами, которых поначалу сторонилась. Многие из них были совершенно уже убиты героином, и им приходилось непросто в деле. Все – старые нарки, которыми я так восхищалась раньше…

Детлеф говорил, что это его друзья. И добавлял, что нужно быть повнимательнее с этими друзьями. Эти нарки шатались там как потерянные, им позарез нужен был героин, и у них никогда не было денег. Этим друзьям и обмолвиться нельзя было, что у тебя есть деньги или порошок – не дай бог! Иначе ты рисковал быть избитым и ограбленным. Они кидали не только фраеров, но и друг друга при случае…

Ну, теперь мне было ясно, что же такое героиновая сцена, так пленившая меня раньше… Теперь я была практически в самом центре этой сцены.

Друзья Детлефа часто мне говорили: «Слушай, девушка, прыгай – ты ещё слишком молода. У тебя получиться! Тебе просто нужно расстаться с Детлефом. Он всё равно уже никогда не слезет. Не дурачься, брось Детлефа…» Нет, они явно были не в своем уме – бросить Детлефа! Я просто не могла себе этого представить. Если Детлеф уж так хотел сдохнуть, значит, и я хотела! Этого, правда, я им не говорила. Я говорила проще: «Кончай гнать! Мы же не сидим! Мы легко соскочим, если только захотим».

Так день за днем летело время. Наступила осень. Каждый день был похож на предыдущий. С двух до восьми я – на вокзале. Потом мы шли в «Теплицу» – дискотеку выше по Курфюрстендамм. Там была точка, где покупал Детлеф. Ещё более конченная, чем сцена в «Саунде». Я часто оставалась там до последнего автобуса – до двадцати минут первого. Я жила только теми субботами, когда мы спали с Детлефом… Эти ночи с ним с каждым разом нравились мне всё больше. Они были прекрасны – ну, если мы были не очень обколоты, конечно.

Пришёл декабрь. Становилось всё холоднее… Раньше я никогда не замерзала, любой мороз был мне нипочём. Теперь же я мёрзла постоянно. Я замечала, как силы покидают меня, я стала совсем слабенькой, меня шатало. В одну из суббот в начале декабря я, как обычно, проснулась в квартире Акселя, рядом с Детлефом. Было зверски холодно… Прямо перед моим носом стояла какая-то коробка. Вдруг надпись на коробке как дикая бросилась мне в глаза. Краски резко и пронзительно блеснули – глазам стало больно, да, там был красный, – цвет, который всегда пугал меня. От красного цвета меня бросало в холодный пот ещё под кислотой. Под героином красный был очень мягким цветом. Как и все другие цвета, красный под героином был мягок и нежен, словно под вуалью…

А теперь… Проклятье, теперь только агрессивный красный был на этой коробке.

Мой рот был полон слюны. Я постоянно сглатывала её, но она моментально появлялась всё снова и снова. Вдруг слюна исчезла, во рту стало очень клейко, горло пересохло. Я попробовала встать, чтобы выпить чего-нибудь. Встать не получилось…

Я тряслась от холода, но вдруг мне стало жарко и я стала обливаться потом. В панике я растолкала Детлефа и сказала: «Эй, эй – со мной тут что-то происходит!» Детлеф посмотрел мне в глаза и сказал: «Да у тебя зрачки как блюдца…» Он помолчал и прошептал: «Ну вот и ты готова…» Я только дрожала и всё повторяла шёпотом: «Так что, что же это со мной?» Детлеф сказал: «Ничего – ломает тебя…» Я подумала: «Ага, ну вот – это ломка… Тебя ломает, ты, старая фиксерша! Ну, что, не так, в общем-то, и ужасна эта ломка! И что это другие носятся с этой ломкой как с писаной торбой? В общем-то, ничего не болит, только трясёт немного, и цвета немного раздражают, и слюны полон рот, а так ничего, нормально…» Детлеф ничего не говорил. Он выковырял из своих карманов чек и аскорбиновую кислоту, достал ложку, приготовил на свече и дал мне готовую машину. Меня трясло, и я долго не могла попасть в вену… Наконец-то! Мне снова стало хорошо. Краски стали мягче, и слюна ушла. Со слюной ушли и проблемы, и я заснула рядом с Детлефом. Он тоже вмазался… Мы встали в полдень, и я спросила, сколько героина у нас ещё остаётся.