Владимир Шинкарёв - Папуас из Гондураса

– Ты сам это видел? – спросила Леди Элизабет, порывисто дыша.

– Да, мэм – сагиб.

– И что… здорово подпилил? – озадаченно осведомился Джакоб.

– Пеший воин не проложит по этому мосту тропу.

Джакоб удрученно взглянул в сторону удаляющейся кареты, нахмурившись стегнул скакуна и помчался сквозь пыль. Леди Элизабет, строя индейцу глазки, помчалась за Джакобом.

– Ну, если соврал!… – скрипя зубами прокричал ей Кулакин, – шкуру спущу с индийца пархатого.

– Но как же мы поедем, Джакоб?

Джакоб Кулакин хмуро молчал, напряженно вглядываясь в даль. Там уже разворачивалась грандиозная панорама Большого Каньона.

Питер Счахл высунулся из окна кареты и, кашляя, восторженно указал всадникам на отвесные рыжие скалы, мерцающие в дымном мареве. Показался мост.

– Но, милый, пора сворачивать!

– Не так страшен черт, как его малюют, – процедил Джакобб. —

Джакобб! – Ну, что? Что «Джакоб»? Я уже тридцать лет Джакобб! Молчи Лизабетта.

Ветер свистел в ушах. Леди Элизабет, крича, тщилась нагнать Джакоба Кулакина, тщательно пришпоривая скакуна.

Джакоб поднял коня на дыбы перед раскрывшейся бездной. Кони, пятясь, смотрели красными, косыми глазами на медленное падение обломков моста и кареты вниз, к переливающейся на солнце нитке Колорадо.

Там и сям на поверхности реки показались сверкающие розочки всплесков.

Только когда грохот затих, совершенно белая от ужаса Леди Элизабет прошептала:

– Боже… Бедный Питер…

– Черт подери! – вскричал красный, как пион Джакоб, – индус оказался прав! Так я и думал!

– Боже… Джакоб, но почему ты решился ехать по этому мосту?

– Черт подери! Каррамба! Все как-то думал обойдется…

– О, как ты непредусмотрителен!

– Молчи, Лизабета! Не трави душу!

Путники спешили. Скакуны принялись щипать чаппарель, Леди Элизабет стала собирать цветы и грибы. Джакоб сел на пень и наморщил лоб.

– И так, – сказал он, подумав, – мы остались без кареты, без бедняги Питера, что ещё хуже… впрочем, на всех карет не напасешся, а бедняга бы все равно долго не протянул. Одна ты у меня осталась, Лизабета… и черт меня подери если я знаю что теперь делать! – и он в ярости вскочил.

– Лизабета!

Леди Элизабет грустно посмотрела на Джакоба Кулакина.

– Лизабета, вперед!

…

Мрамалад остановился как вкопаный: ноги на ширине плеч, чуть согнуты, руки – будто держат перед грудью стекло.

Громаджная толпа индейцев гикая, свистя и улюлюкая опрометью бежала на него со всех сторон.

Мрамалад встречал их короткими ударами по морде. Индейцы валились с ног и начинали ползать в траве, как младенцы.

Для Мрамалада особенно удобны были набегающие на него сзади, этих он не оглядываясь хватал и перебрасывал через себя вперед, сшибая заодно троих-четверых, набегающих спереди. Таким образом без особого напряжения Мрамалад действует минут десять, никого, однако не зашибая насмерть.

Наконец очередь доходит до самого главного индейца, такого же сильного и товажного, как Мрамалад. Индеец Мрамаладу стукнул в морду, Мрамалад стукнул индейца в морду. Индеец Мрамалада три раза стукнул в морду, Мрамалад три раза индейца.

Через десять минут вконец замордованный главный индеец предлагает мир.

Мрамалад, видя, что нейтрализовал дурное влияние лысого Монтахью, братается с главным индейцем; но тут один самый подлый индеец со зверской мордой поднимается из травы и метко бросает в Мрамалада нож.

…

Часто останавливаясь от рыданий, Джакоб большими красными буквами написал на перекладине креста:Леди Элизабет Джамбаттиста Хронь. Спи спокойно, дорогая подруга. Клянусь тебе…» – но больше на перекладине не было места. Некоторое время Кулакин стоял молча, утирая слезы и ежась от ледяного ветра, дующего с Атлантики.

Неожиданно за его спиной послышался надрывный кашель. В страшном ужасе Джакоб оглянулся и онемел: действительно перед ним стоял бедняга Питер Счахл, живой и невредимый.

Джакоб протянул руку и потрогал беднягу.

Тот разразился приступом жесточайшего кашля.

– А… разве ты… не упал тогда с каретой?

– Упал… – еле смог сказать Питер сквозь приступ жесточайшего кашля.

– Так, понятно, ну, и?

– И ничего. Отлежался…

…

Княгиня некоторое время ходила взад-вперед, искоса поглядывая на него.

Свет свечей колыхался от сквозняка и окрашивал в желтый свет белые, сплош покрытые инеем окна.

– Вы не похожи на русского, – задумчиво сказала княгиня.

– Вы правы, княгиня. Я папуас.

Трудно, конечно, смотреть телевизор такими неравноценными кусочками, но вообще все понятно. Тем более, что когда Валера приезжал на работу, он расспрашивал о содержании пропущенных кусков телефильма у своего приятеля Ивана, кочегара.

Иван, парень грамотный, и как многие кочегары – начитанный, но тоже не дослужился до пятого разряда, потому что он такой раздраженный на судьбу, что его все, где могут, затирают и втаптывают в говнище.

Иван глубоко презирал телефильм, но из злости смотрел, ничего не пропуская. Телефильм создан, как он с невыразимой ненавистью говорит, по мотивам «Наследника из Калькутты». Книга написана тяжелым, липким языком, повествует о неприкращающейся погоне героев времени героического капитализма друг за друга – по Европе, по Азии, Африке, Америке, по разным океанам и т. д. Особенный шик заключается в том, что одно из немногих мест, где герои не появляются – это Калькутта. Цель этой нудной погони очень невнятна, не понятно и то, почему героев мотает то на один, то на другой конец земного шара. Описание погони прерывается не относящимися к сюжету экскурсиями в далекое прошлое.

Лейтмотивом книги является описание какого-то необитаемого острова, на который все персонажи регулярно наведываются по необъяснимой причине и околачиваются там, пока не наступит время пускаться в погоню. Насколько я понимаю, к концу книги все герои, даже разных национальностей оказываются друг другу кузенами, братьями и детьми и вчистую истребляются друг другом, пограничниками, пиратами, алькальдами, таможенниками, работорговцами, неграми, индейцами, обитателями необитаемых островов и регулярными войсками.

Книга приятно оформлена, оценивается на рынке в 60-70 руб. и предназначена, видимо, для слабоумных. Почитатели книги говорят, что она учит мужеству и находчивости, а один книжный маклак заявил мне, что она «учит его любить жизнь!». Словом, книга является одной из лучших в этом роде, но слабо напоминает четко мотивизированного и пронизанного причинно-следственными связями «Папуаса из Гондураса».