Джек Керуак - Биг Сюр

Церковные колокола разносят по трущобному району печальный воздушный «Катлин» в то время как я просыпаюсь удрученный и мрачный стеная после очередного запоя и более всего стеная оттого что провалил свое секретное возвращение в Сан-Франциско поскольку глупо напился пока прятался среди бродяг на бульваре а затем отправился прямиком в Норт Бич, чтобы повидать всех хотя мы с Лоренцо Монсанто и обменялись перед тем пространными письмами выстроив план как я тихо появлюсь, позвоню ему, используя кодовые имена типа Адам Юлч или Лаладжи Палвертафт (тоже писатели) и он тайно отвезет меня в свою хижину в лесах Биг Сюра где я мог бы побыть один и чтоб никто меня не тревожил в течение шести недель чтобы просто рубить дрова, носить воду, писaть, спать, гулять и т. д., и т. д. – Я же вместо этого ввалился пьяный в его лавочку «Сити Лайтс» прямо в разгар вечерней субботней толчеи, все меня узнали (несмотря на то что я был в своей маскировочной рыбацкой шапке и в рыбацком плаще и в водонепроницаемых штанах) и все это выливается в буйную попойку во всех знаменитых барах чертов «Король Битников» вернулся и всем ставит выпивку – И так двое суток, включая воскресенье, день когда Лоренцо должен был подобрать меня в моем «засекреченном» трущобном отеле («Марс» на углу Четвертой и Ховард) но когда он звонит никто не отвечает он заставляет служащего открыть дверь и что же видит: я валяюсь на полу среди бутылок, Бен Фаган растянулся частично уже под кроватью, а на кровати храпит Роберт Браунинг, художник-битник – Он себе и говорит: «Заберу его в следующие выходные, наверняка он хочет побухaть недельку в городе (как обычно, я думаю)»; так он и уезжает в хижину в Биг Сюре без меня думая что поступил правильно но Боже мой когда я просыпаюсь, а Бен и Браунинг уже ушли, им удалось как-то втащить меня на кровать, и я слышу «Я возьму тебя вновь домой, Катлин» которое так печально вызванивают колокола там в туманных ветрах которое разносится над крышами жуткого старого похмельного Фриско, вау, вот я и попался и не могу больше влачить тело свое даже ради того чтобы найти убежище в лесах я уж молчу о том чтобы хоть минуту оставаться в городе – Это первая вылазка из дома (моей матери) со времен публикации «Дороги» книги которая «принесла мне известность» да такую что в течение трех лет меня сводили с ума бесконечные телеграммы, звонки, просьбы, письма, посетители, журналисты, любопытные (громкий голос вопрошает в полуподвальное окошко в ту минуту когда я готовлюсь писать рассказ: «ВЫ ЗАНЯТЫ?») или случай, когда журналист влетел наверх в мою спальню когда я сидел там в одной пижаме пытаясь записать сон – Подростки перепрыгивающие шестифутовый забор воздвигнутый мною вокруг двора ради уединения – Вечеринки когда бутылки летят в окно моего кабинета: «Давай, выходи и выпей, если все работать и не отдыхать, Джеки идиотом может стать!» – Женщины приходящие к моему дому со словами: «Я не спрашиваю, Вы ли Джек Дулуоз, поскольку знаю, что он носит бороду, Вы не могли бы подсказать, как мне найти его, мне нужен настоящий битник на мою ежегодную «Шумную Вечеринку» – Пьяные посетители блюющие в моем кабинете, ворующие не только книги, но даже карандаши – Я и сам все это время пил пытаясь быть общительным и не отставать от всего этого но в конце концов понял, что вычислен и окружен и что остается либо бежать назад в одиночество либо умереть – И тут Лоренцо Монсанто написал: «Приезжай в мою хижину, никто не будет знать» и т. д., и вот я пробрался в Сан-Франциско, как уже было сказано, проделав 3000 миль от своего дома в Лонг-Айленде (Нортпорт) в прелестном купе поезда «Калифорнийский Зефир» глядя как разворачивается Америка на картине моего личного окна, по-настоящему счастливый в первый раз за три года, проведя три дня и три ночи в купе за растворимым кофе с сэндвичами – Вверх к Гудзонской долине и через весь штат Нью-Йорк до Чикаго, потом равнины, горы, пустыня и в финале калифорнийские горы, все так просто и, как сон, заставляет вспомнить мои несчастные суровые путешествия по трассе когда у меня не было еще столько денег чтоб ездить на трансконтинентальных поездах (школьники и студенты по всей Америке думают: «Джеку Дулуозу 26 лет, и он все время ездит автостопом» в то время как мне, усталому и измученному, несущемуся в койке купе через Солт Флэт, почти 40) – Но в любом случае такой замечательный старт по направлению к отдыху, который столь великодушно предложил милый старина Монсанто, и вместо того чтобы все прошло тихо и гладко я просыпаюсь пьяный, больной, тошнотный, испуганный, просто в ужас приведенный печальной песней над крышами, смешавшейся с поминальным плачем Армии Спасения, которая митингует внизу на углу:«Сатана – вот причина твоего алкоголизма, Сатана – вот причина твоей аморальности, Сатана – везде, трудится для того, чтобы уничтожить тебя, если ты теперь не раскаешься», а еще похуже этого шум старых пьяниц блюющих в соседней комнате, скрип шагов в коридоре, всюду стоны – Включая стон от которого я проснулся, мой собственный стон в комковатой постели, вскрик, вызванный огромным гудящим в голове «хуу-хуу» которое словно призрак мгновенно оторвало меня от подушки.

И я обвожу взглядом унылую комнату, вот мой верный рюкзак тщательно упакованный всем необходимым для жизни в лесу, включая миниатюрную аптечку и провизию до мелочей, и даже аккуратную маленькую сумочку с принадлежностями для шитья очень умно собранную милой мамочкой (тут и безопасные булавки, и катушки, и специальные иглы для шитья, и маленькие алюминиевые ножницы) – Талисман-медальон с изображением Св. Кристофера который она даже пришила к клапану – В рюкзаке все необходимое вплоть до спасительного свитера и носового платка и теннисных тапочек (для пеших прогулок) – Но он крепко засел в рассыпанном месиве бутылок, и все пустые, пустые бедняжки из под белого вина, бочонки, битое стекло, ужас…«Бегом, иначе я пропал», – осознаю я, пропал в пьяной безысходности трех последних лет которая суть и физическая и духовная и метафизическая безысходность, и ее ты не выучишь в школе, и неважно, сколько книг об экзистенционализме или пессимизме ты прочел, или сколько кувшинов видений вызванных аяхуаской выпил, или сколько мескалина принял, или пейотлей проглотил – Чувство когда ты просыпаешься в белой горячке в страхе перед жуткой смертью которая с шумом капает из твоих ушей как те особые тяжелые сети что плетут тропические пауки, ощущение будто ты горбатый грязный монстр стонущий под землей в горячей испаряющейся жиже тянущий вникуда длинную жаркую ношу, ощущение будто стоишь по колено в кипящей свиной крови, уф, будто ты по пояс в гигантской сковородке наполненной жирной коричневой помойной жижей и в ней нет и следа мыла