Евгений Люфанов - Книга царств

Потрудился, попотел меншиковский писец-секретарь, составляя повинную, не один бумажный лист перевел в старании удачливее подогнать одно чувствительное слово к другому. А у самого светлейшего князя из-за опасения за дальнейшую свою судьбу были нервные потрясения.

Отношение его к царю сразу переменилось. Исчез прежний, зачастую шутливый и дружески-панибратский тон, а стал светлейший князь проявлять себя подобострастным послушным подданным его царского величества, но удрученное состояние и тревожное ожидание вполне возможной опалы серьезно расстраивали здоровье Александра Данилыча. С ним случались такие припадки, что лекари не надеялись, как он сможет пересилить развившееся недомогание. Началось кровохаркание – верный признак чахотки. Только и оставалось князю, что находить забытье от тревог в тяжком похмелье.

Но неожиданно для больного и для его лекарей болезнь пошла вдруг на убыль, и Александр Данилыч стал поправляться. Решив его проведать, Петр проявил прежнее дружеское расположение к птенцу своего гнезда – ведь большие заслуги имеет, нельзя его бесстрашной храбрости и смекалки в делах забывать, но в то посещение не преминул Петр и укорить в самых строгих словах за непохвальное поведение как его самого, так и ближайших его подручных.

Вроде бы при этом свидании они помирились, и Меншиков от умиления вытирал заслезившиеся глаза, но вскоре после того были схвачены все чиновники возглавляемой им Ингерманландской канцелярии, и опять светлейшего начинал трясти сильный озноб.

По доносам фискалов арестованы были два сенатора за то, что под чужими именами брали выгодные подряды на доставку в столицу провианта и продавали его дорогой ценой, чем приключили народу большую тягость. В наказание им пожгли языки раскаленным железным прутом. Арестован был и подвергнут пытке петербургский вице-губернатор Корсаков, верный слуга Меншикова, и за допущенные Корсаковым плутни его публично высекли кнутом. Схвачен был главный комиссар при петербургских городских постройках Ульян Синявин, сумевший нажить большие деньги, и ходили слухи, что Меншиков потеряет свое Ингерманландское наместничество.

Поднаторевшие в лечебном умении врачи иностранного звания советовали князю в особой памятке: «Надлежит себя остерегать от многого мышления и думания, ибо всем известно, что сие здравию вредительно и больше, а особливо сия болезнь от того вырастает, ибо от таких мыслей происходит печаль и сердитование. И ежели кровь есть густа и жилы суть заперты, то весьма надлежит опасатца какой великой болезни».

А в своей среде иностранные врачеватели перешептывались:

– Князь Меншиков от страха и в ожидании неблагополучного исхода дела совсем осунулся.

– Но, похоже, сумел скинуть петлю со своей шеи. Говорят, получил полное помилование от государя.

– Что, возможно, весьма ненадолго, пока сатана его снова не искусит.

Петр обязал светлейшего вернуть казакам захваченные земли и оброчные деньги, прошелся своей дубинкой по его спине и объявил, что кредит князя непоправимо пошатнулся.

Владения Меншикова приносили огромные доходы, но ему казалось все еще мало. Что проку в доставке крестьянами разной снеди да в получаемом с них оброке. Уразумел, что выгоднее перегонять хлеб на вино, чтобы поставлять хмельное в царевы кабаки и кружала. Широко занялся и другим предпринимательством, стал фабрикантом и заводчиком. Вместе с некоторыми купцами образовал кумпанство для ловли трески и моржей в Белом море и тщательно следил, чтобы не оказаться обойденным в доходах. Привлек к подрядным делам вельможных людей – адмирала Апраксина и канцлера Головкина, чтобы заключить подряды на поставку в Петербург продовольствия по весьма завышенным ценам.

Ознакомившись с выводами следствия по тому непристойному делу, царь Петр вынес решение: «За первый подряд ничего не брать, понеже своим именем учинен и прибыль зело умеренна. С подрядов, кои тоже своим именем обозначены, но с большой прибылью, – всю прибыль взять в казну. А кои обозначены под чужими именами, с тех взять всю прибыль да штрафу по полтине с рубля. Также и те деньги взять, кои взяты за хлеб, а хлеб не поставлен».

Такое решение поумерило предпринимательские старания Меншикова, а другие вельможи, втянутые им в кумпанство, хотели чуть ли не вовсе с ним раззнакомиться. Часто, ох как часто гуляла царева дубинка по спине и бокам дружки и помощника – смелого, ловкого и необыкновенно способного светлейшего князя. На сообщение об очередном корыстном его поступке Петр говорил:

– Вижу, вина не малая, да прежние заслуги больше ее. – И предупреждал: – Смотри, Александр, в последний раз говорю: берегись! – Но «последний раз» продолжал повторяться.

Меншиков зачастую не знал, зачем призывает его царь Петр в свою токарную: то ли дружеским словом порадовать, то ли дубинкою огорчить. Петр говорил, что в его Алексашке два человека и оба большие: первый – на редкость храбрый герой, второй – до наглости смелый вор.

Был он, светлейший князь, герцог Ижорский, отважный человек, снискавший даже лихую славу фальшивого монетчика.

Французы писали о русском царе, что он всегда пьян. Петр делал пометку на таком сообщении: «Врут, канальи! Бывает, но не во все дни». А о Меншикове говорили как о пройдохе, расхищавшем казенные средства. С таким мнением Петр не спорил и тоже делал пометку: «Вор Алексашка, вор! Дознаюсь до всего, тогда несдобровать».

Люди, окружавшие царя, по его выражению, «играли в закон, как в карты, подбирая масть к масти и непрестанно подводили мины под фортецию правды». Это ожесточало, и он терял веру в людскую честность. «Всяк человек есть ложь», – повторял он слова псалма Давидова. «Правды стало мало, а коварства много», и Петру казалось, что «ложь человечу» можно обуздать только «жесточью». И то было причиной необыкновенной строгости его законов и указов с обилием угроз жесточайшими казнями. Вешали, колесовали, рубили головы государственным татям, но зло не убывало, и ближайшие сотрудники царя были не без греха. Но стяжательства самых злейших лихоимцев были все же малозначительными по сравнению с тем, что позволял себе светлейший князь Александр Данилович Меншиков.

Очень пугало его начавшееся следствие о расходовании казенных денег в свою пользу. Всеми силами старался затянуть разбор того дела, и во все это врем тревога не покидала его. Были ночи, когда он вовсе не раздевался, а сидел в своей спальной комнате и прислушивался: не идут ли за ним?… Приучил себя сидя дремать, заменяя тем сонное забытье. Вот-вот начальник Тайной канцелярии Ушаков появится. Были все основания полагать, что дело примет дурной оборот. В придворных кругах поговаривали о самом малом, ежели светлейший будет приговорен к вечному тюремному заточению. Но злорадство его врагов оказалось поспешным. Перед самой своей болезнью призвал его в последний раз царь Петр в свою токарную, и Меншиков подумал о наступившем часе расплаты за все и вся. Едва переступив дверной порог, бросился в ноги Петру, моля о пощаде и клятвенно обещая исправиться. Петр смотрел на него, уже тронутого сединой, а видел прежнего, разбитного весельчака Алексашку. Тотчас забыв о многочисленных его проступках, вспоминая только заслуги, наложил на него лишь очередной денежный штраф.