Марк Алданов - Живи как хочешь

– Я думаю, вы последняя женщина, которую большевики взяли бы в агентки, – сказал он, смеясь.

– Почему? – быстро спросила она. – Потому что я ненормальна?

– Потому, что вы слишком нервны. Впрочем, я не настаиваю, им могут быть нужны всякие люди. Так вы агентка Коминтерна?

– Я сама не знаю, – ответила она серьезно.

«Уже пьяна!» – тревожно подумал Норфольк.

– Во всяком случае я отроду ни одной шпионки не видел. Очень приятно познакомиться с первой, – сказал он, неуверенно стараясь обратить разговор в шутку.

В этот последний вечер в другом конце парохода у Виктора Николаевича был разговор с Надей.

– Ты понимаешь, твое предложение застает меня врасплох, – взволнованно говорила Надя. Ей действительно так казалось, хотя она думала об его словах целый день. – Совершенно врасплох! Конечно, эта телеграмма была для нас полной неожиданностью. Я думала, что месяца через два мы будем женаты. Посмотрим еще, что будет в письме адвоката. Во всяком случае, до того ни о каком решении не может быть речи!

– Разумеется, – поспешно сказал он.

Ему было ясно, что Надя уже приняла его предложение. «Она огорчена, но я предполагал, что она будет огорчена гораздо больше», – думал он с неприятным чувством. Ему самому было совестно этого неприятного чувства: он почти с облегчением узнал от Нади, что ее развод откладывается на неопределенное время. «Судьба мои колебания разрешила и разрешила благоприятно… Теперь ясно: освобождение „во всех смыслах“. Но отчего же мне неприятно, что она не так огорчена? Для начала новой жизни не очень подходит психология собаки на сене"…

– Ты говоришь, что я должна сохранить свободу. Что это означает на деле? Только то, что я поселюсь не в твоей квартирке, а в гостинице, больше ничего, – быстро говорила она, нервно вертя кольцо на пальце. – Наша любовь остается и останется прежней.

– Разумеется, – подтвердил Яценко. Слово «квартирка» его задело. В нем ему послышался намек на его бедность, хотя Надя этого и в мыслях не имела.

– Я понимаю, в Америке нельзя жить в одной квартире, если мы не венчаны. Об этом тотчас узнает консьерж или, как у вас говорят, супер-интендант. Говорят, на этом можно погубить карьеру, я тоже слышала, – говорила она. – «Я ничего об этом не сказал. Она сама об этом подумала и еще до того, как мое предложение застало ее „врасплох“. Что ж делать, она не может быть другой. У нее трезвый практический ум, и это не мешает ей быть прелестным существом», – думал он. – Ты согласен со мной?

– Да, это тоже имеет некоторое значение.

– Как «тоже»! Только это и имеет значение. Что же еще?

– Я беспокоюсь не о том, что подумает мой супер-интендант, – сказал он и тотчас, спохватившись, подавил раздражение. Надя покраснела. – Знаю, знаю, что и ты думаешь не об этом. Но есть и другие причины. Я старше тебя на много лет. Ты гораздо моложе меня и душой. Конечно, ты могла бы всегда от меня уйти, – сказал он, бросив на нее быстрый вопросительный взгляд. – Не сердись. Я говорю то, что должен был бы сказать всякий порядочный человек.

– Ты вообще слишком много думаешь о том, что должен делать порядочный человек!

– Может быть. Если ты выйти замуж за меня не можешь, то ты должна быть совершенно свободна.

– Но я люблю тебя!

– Ты знаешь, как я тебя люблю. Пока ты любишь меня…

– Не «пока», а так всегда будет! – перебила его Надя со слезами в голосе. Она сама не понимала, о чем с ним спорит и почему спорит: то, что он предлагал, было разумно. Однако ей было очень больно.

– Так будет, пока ты будешь хотеть, чтобы так было, – сказал Яценко и закурил папиросу. – Я предлагаю что-то вроде «свободной ассоциации», – шутливым тоном пояснил он.

– Повторяю, вся разница будет в том, что мы будем жить раздельно.

– Я достану для тебя комнату в гостинице.

– Дело не в этом. Альфред Исаевич мне сказал, что для меня будет комната в Уолдорф Асториа.

– Ты уже говорила с Альфредом Исаевичем?

– Не об этом, конечно, не о том, о чем сейчас с тобой. Но он давно мне намекнул, что в Америке мне не очень удобно жить у тебя, пока мы не венчаны: «Когда повенчаетесь, тогда и переезжайте, а до того живите раздельно"… И не вздумай говорить, что ты будешь за меня платить! Платить буду и не я, а фирма Пемброка. Он сам говорит, что это входит в издержки производства.

– Какое производство, когда у тебя нового договора нет?

– Новый договор скоро будет. Они предлагают мне суточные, пока не окажется для меня роли. А когда будет роль, то будет и договор.

– "Они»? Кто «они»?

– Да Пемброк же, конечно! Фирма Пемброка. – Она вдруг расхохоталась. – Неужели ты в самом деле ревнуешь меня к Делавару? А я его просто терпеть не могу!

– В мыслях не имел! – сказал Яценко, пожимая плечами. – Теперь это твое дело, но я не советовал бы тебе соглашаться ни на какие суточные. Я тебе найду комнату в гостинице поскромнее.

Она вздохнула.

– Тогда контакт с Альфредом Исаевичем будет потерян или во всяком случае очень ослабеет. Ведь к нему будут каждый день приезжать самые важные кинематографические люди, он обещал знакомить меня со всеми. И ты понимаешь, что в Америке одно отношение к артистке, которая остановилась в Уолдорф Асториа, и другое – к такой, которая живет Бог знает где. Пойми же, как это важно для моей карьеры! Ты знаешь, Альфред Исаевич сказал мне, что тотчас заключил бы договор и со мной, если б ты с ним подписал контракт на два года. Но ты не хочешь, – сказала она полувопросительным тоном.

– Не хочу и не могу, – сухо ответил он. – Я тебе сто раз объяснял.

– Знаю, знаю, незачем объяснять в сто первый! Ты считаешь это «проституцией»! Я не считаю, и никто не считает, но это твое дело. Я убеждена, что Альфред Исаевич все равно мне работу даст. Наконец, скоро будут поставлены «Рыцари Свободы». Я буду получать жалованье. И я тебе тоже сто раз говорила, еще в Ницце, что не хочу и не могу жить на твои деньги.

Он спорил еще долго, но чувствовал, что спорит без желания переспорить.

«Да, она, как мы все, не может быть другой. Если никто никого не может переспорить, то уж тем более никто никого не может переделать. У нее свой «путь к счастью», это успех, «красивая жизнь», как у большинства людей. Может быть, она всего этого и добьется. Есть кинематографические звезды, которые так же далеки от искусства, как она"…

– Впрочем, еще будет время обо всем поговорить. Ты уже уложила вещи?

– Нет, еще не все. Кстати, мое лиловое имеет, кажется, бешеный успех, а стоило всего восемь тысяч, – сказала Надя.

Часов в одиннадцать в залу заглянул Макс Норфольк, совершавший свой вечерний обход парохода. Он попросил разрешения присесть. Они и на пароходе не раз разговаривали о самых разных предметах. «Умный и образованный человек, – думал о нем Яценко, – но у меня не лежит душа к людям, устраивающим ремесло из остроумия. Теперь он для меня особенно старается: догадался, что я его изобразил в Максе. И он все больше походит на моего Макса; вот уж именно не очень интересная жизнь старается подражать не очень хорошему искусству».