Владимир Паутов - Шестой прокуратор Иудеи

Так почему же тогда они так яростно напустились на бедного Галилеянина? Может быть, высказывания Иисуса о справедливости напугали их более всего? Тоже весьма сомнительно. А готов ли был я, например, следовать его заповедям? Не знаю! Скорее всего, что нет! Да, меня эта тема особенно никогда не волновала. Дело было совершенно в другом! И я, наконец, понял нынешней пятницей замысел главного жреца. Просто Иосиф Каиафа, первосвященник Иерусалима, хотел доказать мне, римскому прокуратору, что главная власть в Иудее за ним и за всеми теми жрецами, которые будут после него. Он хотел показать, что, если я буду не вместе с ними, но против, то лишусь своей должности. А кого убивать, первосвященникам тогда было совершенно всё равно.

«Ты, Каиафа, жестоко просчитался, попытавшись меня убрать, – со злостью подумал я, – утверждение мной приговора суда стало в этом поединке моим унижением, но не поражением. Оно не означает твоей победы. Мне приходилось иногда терпеть неудачи, но потом я всегда наносил жестокий удар и разбивал своего врага. Наша борьба ещё не закончилась Иосиф!»

И, действительно, мы с первосвященником потом ещё очень долго и упорно «воевали», почти целых три года, а тем временем наш ужин с женой продолжался. На стол успели подать только десерт, когда в комнату вошёл караульный. Стражник подошёл ко мне и доложил, что прибыл Каиафа и просить срочно принять его. Я крайне удивился этому известию. Первым моим желанием было отказать главному жрецу в аудиенции, но потом решил, что он просто так, по пустяшному делу, не пришёл бы.

«Опять задумал какую-нибудь хитрость, старый плут!» – подумал я и распорядился отвести незваного гостя в зал. Наш ужин с женой и так проходил довольно натянуто, а после известия о прибытии жреца был окончательно испорчен, ибо в моей голове прочно засела одна мысль: «Зачем он приехал? Однако торопиться не буду! Пусть подождёт, пока мы не закончим ужин». Но разговор с женой и без того эпизодический совершенно разладился. Я на все её вопросы, которые она изредка задавала, отвечал рассеянно, и в конце концов извинившись, шумно встал из-за стола и вышел.

– Что случилось, первосвященник? – без всяких приветствий и церемоний сказал я, входя в зал, где меня ожидал Каиафа. Тот встал с кресла, но также не стал приветствовать меня, а сразу перешёл к делу.

– Игемон! – начал говорить первосвященник, – мне сообщили, что все распятые на кресте уже умерли. Я хотел направить своих людей, дабы они сняли всех казнённых и похоронили их до захода солнца, как требуют того наши законы и обычаи, но твои стражники не пустили моих слуг. Дай своим легионерам приказ пропуститьих и отдать тела.

– Такое распоряжение уже давно сделано! А разве не от тебя уже приходили люди? Я приказал выдать им тело Назорея. Думаю, его успели похоронить. Ты опоздал, Иосиф! – ответил я и, взглянув на своего недруга, вдруг с удивлением обнаружил, как изменился в лице Каиафа. Он стоял передо мной бледный, словно саван. Глаза первосвященника выпучились настолько, что казалось, ещё немного, и они полностью вылезут наружу. Морщинистый лоб жреца вдруг покрылся мелкими-мелкими капельками выступившего пота.

Иосиф Каиафа хватал ртом воздух и почти шёпотом говорил:

– Как отдал? Кому отдал? Кто посмел? Где похоронили?…

Нижняя губа его при этом сильно дрожала, и руки очень тряслись. Состояние первосвященника весьма напоминало припадок юродивого, который мне довелось видеть однажды. Было удивительно, что он так болезненно воспринял моё разрешение забрать тело умершего проповедника. Я же не знал тогда, что нарушил осуществление тщательно разработанного плана первосвященника и его тестя. Ведь мне не было ничего известно, как в ночной беседе с одним нашим общим знакомым Каиафа задумал похоронить Назорея в общей могиле, закопав его в одну яму с ворами и разбойниками. И сделать это он желал тайно, дабы никто не узнал и не пришёл бы на место захоронения проповедника. Первосвященник страстно желал, чтобы люди с опаской проходили бы мимо могилы, в которой лежали тела преступников, чтобы место то стало бы проклятым, и со смертью самозванного пророка все и навсегда забыли бы о его когда-то существовании.

Каиафа был потрясён тем, что я уже кому-то дал разрешение на захоронение. Он, тяжело дыша и схватившись одной рукой за правую сторону груди, а другой опершись на стену, с трудом шевеля языком, спросил:

– Где его могила? Где? Кто забрал тело? Кто?

Столь неожиданная реакция первосвященника меня насторожила, я даже хотел позвать лекаря, но жрец кое-как отдышался и, кажется, немного пришёл в себя. Он поднял на меня своё бледное лицо и молча ожидал моего ответа.

– Это мне не известно! – коротко сказал я жрецу. Меня нельзя было в тот момент заподозрить в лукавстве, ибо я действительно, давая разрешение на похороны, не поинтересовался, куда увезли тело умершего Назорея. Бледность на лице Каиафы постепенно пропала, и щёки его даже чуть порозовели. Без особых церемоний первосвященник подошёл к столу, налил себе в кубок из стоявшего там кувшина вина и, сделав большой глоток, присел на кресло. Молчание длилось недолго.

– Я обязательно сегодня же найду его могилу! Но у гроба самозванца следует выставить стражу! – удивил меня Каиафа своим неожиданным предложением, высказав его весьма в категорической форме, напоминавшей скорее приказ подчинённому, нежели просьбу. Обращать внимание на столь оскорбительный тон Каиафы я не стал, ибо меня занимали в тот момент совершенно другие мысли.

– Для чего и от кого охранять могилу? Уж не боишься ли ты, Каиафа, что он и мёртвым может от тебя убежать? – с сарказмом спросил я своего давнего противника. Но первосвященник, пропустив мою колкость мимо ушей, чем немного огорчил меня.

– Нет! Я не боюсь его побега. А вот ученики самозванного пророка и последователи его ереси вполне способны выкрасть тело своего учителя.

– Для чего, Иосиф? – искренне удивился я. Первосвященник взглянул на меня чуть изумлённо и немного покровительственно, будто перед ним был несмышлёный ребёнок, не понимавший самых простых вещей.

– Ка-а-к… для чего-о?… – тягуче переспросил он, – тело им нужно для обмана людей! Эти хитрые галилеяне спрячут его где-нибудь подальше в пустыне или в горах, дабы потом везде и повсюду кричать во всю глотку, что, их учитель якобы воскрес и вознёсся на небо, а посему мы казнили не преступника и вора, а святого, или ещё хуже, что придумают. Начнутся смуты, мятежи, бунты, волнения, – назидательно и весьма поучительным тоном говорил Каиафа. – Тебе это нужно, прокуратор?

– Нет, мне не нужно! Но только не стоит пугать меня. Бунты и мятежи, если вдруг они начнутся, мои легионеры усмирят тут же, не первый раз приходится им заниматься такими обыденными делами. Это их дело. А вот стражу для охраны могилы Назорея, коли надо, то выставляй сам, не моё это дело. И вообще больше никогда не втягивай меня в ваши интриги. Когда будет нужно, я сам вмешаюсь, и накажу, кого следует, своей властью. Всё! Разговор окончен! Можешь идти! Прощай!