Ярослав Голованов - Королев: факты и мифы

Наших ракетчиков интересовала не только большая баллистическая ракета фон Брауна. Триумф нашей «катюши» заставлял особенно внимательно изучить немецкий опыт в создании фронтовых реактивных установок. Историк ракетной техники Герман Назаров однажды рассказывал, что немцы «получили» снаряд нашей «катюши» в 1939 году, когда еще и имени у нее этого не было. Как «получили», Назаров не сказал. Украли? Или купили? Он, быть может, и сам не знает. Секрет реактивной пушки оберегался с особой тщательностью, но что такое «катюша», немцы знали и предпринимали самые решительные и срочные меры, чтобы подобное оружие создать. Десятки фирм взялись за разработку различных реактивных установок, и к концу войны существовало множество опытных образцов, ни один из которых не удовлетворял требованиям военных. Большинство из этих установок были нам неизвестны. Теперь требовалось разобраться, почему они лежат на складах, потому ли, что несовершенны, или потому, что их просто не успели применить. Не сразу выяснилось, что все эти разработки практической ценности для наших ракетчиков не представляли. Из всех образцов относительно совершенным оказался, пожалуй, только «фаустпатрон» – реактивный гранатомет, который эффективно применялся в городских боях, когда несчастные мальчишки из «гитлерюгенд» в упор палили из них по нашим танкам.

С 1942 года немцы применяли на Восточном фронте шестиствольные минометы, стреляющие реактивными снарядами «Небельверфер» и «Вурфгерет». Была у них многоступенчатая 11-метровая ракета «Рейнботе», которой обстреливали Антверпен, были экспериментальные зенитные ракеты: маленький «Тайфун», трехметровые «Шметтерлинг» и «Энциан», шестиметровая «Рейнтохтер» и без малого восьмиметровая «Вассерфаль». Кроме ракет, были различные реактивные бомбы, торпеды, осветительные устройства, ускорители – большое хозяйство, накопившееся в стране, для которой двенадцать последних лет подготовки к войне и война были основой всей ее жизни. Так что надо было разобраться, и, как легко себе представить, специалисту разбираться во всем этом было очень интересно.

По воспоминаниям окружавших тогда его людей, Королев в Германии поначалу был сосредоточен и мрачен. Может быть, это субъективные наблюдения? Я никак не мог понять причины этой мрачности. Казалось бы, он вступает в новую и вроде бы светлую полосу жизни. Позади тюрьма, война, он занимается любимым делом, в бытовом отношении живет, наверное, лучше, чем когда-либо жил. Откуда же эта мрачность? Понял вдруг, когда Борис Евсеевич Черток, рассказывая о работе Королева в Германии, произнес фразу, сразу, как ключ, открывающую скрытый за внешним благополучием мир его переживаний:

– Фау-2 нравилась ему и раздражала его...

Нравилась и раздражала! Ну, конечно же! Фау была машиной, обогнавшей свое время, и уже потому не могла не нравиться ему. Но и не раздражать не могла, потому что самим фактом своего существования предопределяла выбор, который он должен был сделать в Германии: ракетоплан или большая ракета? Фау-2 ставила крест на ракетоплане, на пятнадцати годах раздумий и опытов. Конечно, за эти пятнадцать лет он многое понял в ракетной технике, но неужели надо оставить ракетоплан? И ради чего?! Ради этой толстой немецкой штуковины, не умеющей еще хорошо летать, капризной, как крутобокие девчонки-подавальщицы в столовой берлинского штаба, избалованные молодыми генералами? Да, конечно, немецкая ракета должна была невероятно раздражать его! Да, да, да, раздражала! Но, черт возьми, уже сегодня она поднимается на высоту 178 километров, на которую неизвестно когда залетит ракетоплан, и залетит ли... Нет, конечно, залетит! Но когда? Ракета дает ему выигрыш во времени – как раз те самые шесть лет, которые у него украли. И это тоже очень важно.

И еще один, и тоже очень важный довод в пользу баллистической ракеты: она уже существует, ее видели. Ее видели военные, наркоматовские чиновники, партийные администраторы – люди, которые будут решать за него, чем ему заниматься, будут давать ему деньги, материалы и специалистов, формировать, как они говорят, «техническую политику», а на самом деле – думать только об одном: как, в какие выражения облечь свои рапорты и доклады, чтобы «вмастить» вождю, чтобы одним неверным словом не вызвать не раздражение даже, не возражение, упаси бог, а лишь легкий сдвиг сталинских бровей. Все они видели Фау-2 и знают, что баллистическая ракета – реальность, их не надо убеждать, что ее можно сделать. Они видят, как ею интересуются американцы, англичане, и это лучше всяких других доводов, расчетов и графиков убеждает их, что ею надо интересоваться. А стратосферного самолета нет. Его нельзя увидеть. В чертежах те, кто решает, как правило, не разбираются. Значит, в ракетоплан они могут только поверить. Но поверить – значит рискнуть, А кто же захочет рисковать, если можно не рисковать?! Нет, он вовсе не собирается огулом чернить всех администраторов, но надо быть реалистом и непременно включать в свои расчеты поправочные коэффициенты на человеческие несовершенства...

Вот эти думы делали Королева мрачным и сосредоточенным. И было отчего помрачнеть: требовалась принципиальная перестройка всех планов жизни. Некоторые думали, что его увлечет ракета «Шметтерлинг» 102– ведь она была похожа на его 212, которую пускали в РНИИ.

– Ну, как, ты уже заготовил сачок, чтобы ловить «бабочек»? – весело спрашивал Победоносцев.

– Я плету сеть для большой рыбы, – в тон ему ответил Королев. – А если ты имеешь в виду других «бабочек», то тут я отлично обхожусь без сачка! – военный юмор отличается от юмора вообще так же, как военная музыка от музыки, но он чертовски заразителен, а когда ты сам недавно одел погоны – тем более...

Вернувшись из Гамбурга, Королев пытается узнать о Фау-2 все, что можно узнать. Леонид Воскресенский рассказал ему, что Василий Павлович Мишин вроде бы напал на след технического архива Брауна в Чехословакии, и Королев с нетерпением ждал вестей из Праги.

Мишин поехал в Прагу вместе с Александром Березняком – тем самым, который придумал ракетный самолет БИ. Давно известно, что жизнь причудливее всякого вымысла: в Чехословакии Березняк нашел угнанную немцами сестру Марину. Теперь они работали втроем. По документам вагон с техническим архивом следовал в Австрию, но по дороге где-то потерялся. Оказалось, чехи его тихо отцепили в местечке Вистовице и быстро разгрузили. Документы Мишин, Березняк и Марина нашли в сарае, и когда Василий Павлович увидел шифр МРЕ – так помечались бумаги Фау-2, он понял: нашел! В штабе армии Жадова Мишин получил трехсменный наряд, поставил у сарая часового, а через два дня загрузил архив в спецпоезд, направляющийся в Москву с пльзенским пивом и красавицей «Татрой» для товарища Сталина, бодро доложил в Берлин, что задание выполнено и испросил разрешение следовать домой.