Ярослав Голованов - Королев: факты и мифы

Однажды в кабинете Леонида Васильевича Смирнова, когда Глушко в ультимативном тоне заявил, что новой ракете нужны двигатели только на высококипящих компонентах, разразился большой скандал.

– Но ведь это уже не ракета, а пороховая бочка! – кричал Королев.

– Всякая ракета – пороховая бочка! – парировал Глушко.

– Нет, не всякая! Эта гадость самовоспламеняется!

– Работай грамотно, и она не будет самовоспламеняться!

– Да при чем тут грамота?! И азотный тетраксид, и гиптил – это яды! Если ракета с полными баками этой дряни свалится на землю, на многие километры вокруг не останется ничего живого, это ты понимаешь?

– Я понимаю, что идеальным был бы двигатель на водяном паре! Мы бы орошали Кызылкумы! Ты хочешь летать в космосе и остаться чистеньким?!

– Да! Пока я жив, человек не сядет на ядовитую ракету! Ты становишься на моем жизненном пути! Это ты понимаешь?!

– Существуют еще интересы государства, которые не позволяют мне...

– Не хочешь – не делай! Обойдусь без тебя!

Смирнов чувствовал, что его кабинет превращается в боксерский ринг, но помалкивал; в отличие от рефери, не ввязывался в бой, боясь, что под горячую руку может получить оплеухи с двух сторон. Мишин, Черток и Курбатов тактично вышли из кабинета...

Итак, Валентин Петрович Глушко отказался принимать участие в создании ракеты Н-1.

Когда Королев кричал, что он обойдется без него, он не блефовал: его новым партнером стал Николай Дмитриевич Кузнецов, к тому времени – руководитель одного из ведущих КБ авиационных двигателей в Куйбышеве.

Очарованный «семеркой» и той обманчивой простотой, с которой она может закинуть атомную бомбу в западное полушарие, Никита Сергеевич Хрущев в конце 50-х годов решает, что авиация, уж во всяком случае дальняя бомбардировочная авиация, ему теперь не нужна. В ЦК Хрущев сам проводит совещание, на которое приглашает всех главных конструкторов ракетной и авиационной техники, директоров заводов и высших чиновников оборонных министерств.

В кратком, но очень энергичном вступительном слове Никита Сергеевич заявил, что ядерное оружие требует перехода от самолетов к ракетам, которые хоть и дороги (здесь мимоходом досталось Устинову и Бармину, который неосмотрительно оказался на виду), но абсолютно надежны и не требуют человеческих жертв. Прямо за Хрущевым выступил Королев, заявив, что ракетная техника сможет выполнить возложенные на нее задачи при условии, что лучшие умы авиапрома примут участие в ее разработках.

– Вот сидят наши прославленные конструкторы авиационных двигателей:

Николай Дмитриевич Кузнецов и Архип Михайлович Люлька – люди огромного опыта, руководители сильнейших коллективов, – говорил Королев. – Разве они не могут помочь нам? Мы очень нуждаемся в их помощи. Сегодня огромные перспективы открываются перед кислородно-водородным топливом...

Сергей Павлович не упустил возможность расхвалить кислород как окислитель и припугнуть вождя экологическими катастрофами в случае применения высококипящих компонентов ракетного топлива.

Описания ужасов диметилгидразина мало волновали авиаконструкторов, они поняли главное: жизнь их пошла под откос. Зная, что Никита Сергеевич на полумерах не останавливается, министр авиапрома Петр Васильевич Дементьев, человек очень умный и дальновидный (недаром он был министром 24 года, пока не умер в 1977-м), понял, что авиацию надо спасать. Он произнес страстную речь, отметив, насколько глубоко прав Никита Сергеевич, расхваливал ракеты с не меньшей горячностью, чем поносил их в конце 40-х годов, и заверил Хрущева, что и Кузнецов, и Люлька, конечно же, переключатся в самое ближайшее время на ракетную тематику. Жертвуя двумя двигателистами, Дементьев старался отвести удар от других.

Не все авиационники это поняли, но на всякий случай в своих выступлениях на разные лады подпевали своему министру, а ракетчики изображали бедных сирот и взывали о помощи. Один Туполев заявил, что со всем сказанным он не согласен и уж коли человек научился летать, то занятия он этого не бросит, как тут ни крути.

Подхалимы-аппаратчики тихо, интеллигентно зашикали, Хрущев лучезарно улыбался, давая понять, что слова эти следует списать на старческий маразм: он знал, что перечить Туполеву очень опасно...

И здесь снова, в который раз уже, Хрущеву изменило чувство меры, опять хватил он через край. Конструкторам авиационной техники пришлось туго. Были приостановлены и заморожены работы, подчас уже завершенные, когда результат был налицо. Музейными экспонатами суждено было стать «сотке» Павла Осиповича Сухого и межконтинентальному бомбардировщику М-50 Владимира Михайловича Мясищева – машинам, судя по отзывам специалистов, обогнавшим свое время и не имевшим зарубежных аналогов. Ни к чему не привел и маленький «бунт» всесильного Туполева: фронтовой сверхзвуковой бомбардировщик 98 доделать ему не дали. Не пошла и 91-я машина – добротный, дешевый, тихоходный и хорошо вооруженный самолет поля боя, фюзеляж которого был похож на головастую рыбу, за что он и получил в КБ прозвище «бычок».

– Забодали нашего «бычка», – вздыхали конструкторы.

– Эх, кабы только нас...

Двигатель для «бычка» делал как раз Кузнецов. Двигатель был уже готов, когда Николая Дмитриевича «женили» на ракете. «Жениться» он не хотел. У него были давние, прочные связи с авиационниками, которые проектировали тяжелые машины: Туполевым, Антоновым, Ильюшиным. Переключаться, как требовал Хрущев, Кузнецов не хотел, потому что дело свое знал, любил и делал его хорошо. В крайнем случае, он мог подключиться, но не переключиться. Председателем Совмина РСФСР был Фрол Романович Козлов – в недавнем прошлом второй секретарь Куйбышевского обкома, которого Кузнецов хорошо знал. Поехал в Москву искать у него защиты. Вместе они уламывали Кириченко – второго человека в государстве, тот при них звонил Хрущеву, но не помогло: Никита Сергеевич решил и все.

У Кузнецова было хорошее КБ, дружный, крепкий коллектив, но ракетные ЖРД были для него делом новым, освоить которое вот так сразу, по министерскому приказу, было невозможно. Конечно, и знаний, и опыта у Глушко было больше – он занимался ракетными двигателями к тому времени уже более тридцати лет. Многие из наших ведущих специалистов в области ракетной техники считают, что, развивая работы над теми двигателями, которые уже стояли на Р-9, Глушко мог, сэкономив несколько лет и много миллионов рублей, сделать двигатели для Н-1. Но самую большую горечь начинаешь испытывать, когда вдруг осознаешь, что, отложив в сторону все свои «высококипящие принципы», Валентин Петрович сделал для суперракеты «Энергия» те самые двигатели на жидком кислороде и керосине, о которых просил его Сергей Павлович двадцать лет назад...