Сара Дюнан - Рождение Венеры

– Я должна отдохнуть, иначе мне станет дурно, – сказала я дрожащим от усталости голосом.

Эрила кивнула, по-прежнему вертя головой во все стороны. В неверном лунном свете площадь казалась серым озером, а единственное окно-роза смотрело на нас с огромной церкви, словно глаз Циклопа.

– Ну же, рассказывай.

– Потом. Я вам…

– Нет, сейчас. Рассказывай. Я с места не двинусь, пока не расскажешь.

– О, Боже правый, у нас нет сейчас времени!

– Тогда мы остаемся здесь. И она поняла, что я не шучу.

– Ну хорошо. Сегодня вечером, после того, как вы уснули, я сидела у себя в комнате, и тут ваш муж приходит в помещение для слуг. Он говорил со своим лакеем. Я слышала весь их разговор. Он сказал слуге, что тот этой же ночью должен отнести пропуск к воротам Порта-ди-Джустициа. Он говорил, что это срочное дело: один человек, художник, должен покинуть город в три часа ночи и ему нужен документ, чтобы стража пропустила его. – Эрила зажмурила глаза. – Клянусь вам: именно это он говорил. Потому-то я и притащила вас туда. Я думала…

– Ты думала, я увижу его там. А где же он был?

– Его там не было. Ни его, ни того слуги. Там никого не было.

– Значит, это были не те ворота. Нам нужно пойти…

– Нет! Нет. Послушайте меня. Я точно помню, что я слышала. – Она умолкла. – Теперь мне кажется, что все это говорилось нарочно – для моих ушей.

– Что ты хочешь этим сказать? Она оглянулась по сторонам:

– Мне кажется, ваш муж…

– Нет… Боже мой, нет! Кристофоро ничего не знает. Откуда бы он узнал? Это невозможно. Никто не знает, кроме тебя и меня.

– А вы думаете, ваш брат не мог догадаться? – возразила она сердито. – В тот день, когда застал вас вдвоем в часовне?

– Думаю, он что-то заподозрил, но он просто не успел бы рассказать об этом Кристофоро. Я наблюдала за ними каждую минуту, пока они были вместе. Он не рассказывал ему. Я знаю. А с тех пор они не виделись, потому что Томмазо все еще не нашелся. – Она поглядела на меня с удивлением, а потом опустила взгляд в землю. – Или нет? – И, едва я это произнесла, я почувствовала, что отчаяние, будто тошнота, подступает к самому горлу. – О, Боже праведный. Если ты права… Если это была западня…

– Послушайте, я уже сама не знаю, права я или нет. Только знаю, что если мы сейчас не вернемся домой, нас точно раскусят.

Я видела, что ее охватил страх. Она не привыкла ошибаться, моя Эрила, и сейчас не время было колебаться.

– Послушай меня, – сказала я решительно. – Я рада, что ты так поступила. Рада. Понимаешь? Не тревожься. – Теперь настал мой черед успокаивать ее. – Я хорошо себя чувствую. А теперь пойдем.

Мы быстро зашагали, идя тем же путем, так что ночная тьма надежно окутывала нас почти всю дорогу. Если бы за нами кто-то следовал, мы бы непременно это заметили. Ребенок уже угомонился, хотя напряжение сказывалось, и я ощущала легкую ноющую боль внизу живота. Отовсюду долетали какие-то крики. Южнее Собора мы чуть не наткнулись на ватагу хриплых вооруженных юнцов, которые направлялись к Соборной площади. Эрила быстро утянула меня в тень, и они прошли мимо. На заре в Соборе начнется месса в честь Входа Господня в Иерусалим, а раз сам Савонарола не мог читать проповедь, его место на кафедре должен был занять один из его последователей. В городе, где азартные игры вот-вот вернутся на улицы, я бы не стала биться об заклад, что дело дойдет до проповеди.

Когда мы снова двинулись в путь, я почувствовала резкую боль в пояснице и чуть не вскрикнула. Эрила обернулась, и в ее глазах я увидела отражение собственного ужаса.

– Все в порядке, – сказала я, попытавшись рассмеяться. Но вышло это у меня плохо. – Это просто судорога.

– Боже милостивый, – пробормотала она. Я взяла ее за руку и крепко сжала ее.

– Говорю же тебе, со мной все хорошо. У нас с ним уговор, с ребенком. Он не родится, пока городом правит Савонарола. А Монах еще не ушел. Пойдем. Тут уже совсем близко, так что давай чуть помедленнее.

Дом был погружен в молчаливую тьму. Мы тихо проскользнули внутрь через заднюю дверь, поднялись по лестнице. Дверь в комнату мужа была закрыта. Я так устала, что у меня не осталось сил раздеться. Эрила помогла мне, а потом, не раздеваясь, улеглась на тюфяке возле двери. Я понимала, что ее встревожили мои боли. Она вытащила какие-то капли из мешочка со снадобьями своей матери и дала мне проглотить. Прежде чем уснуть, я положила руки на живот. Но если раньше эта гора вздымалась очень высоко, почти до самых ребер, то теперь ребенок переместился ниже, и его тельце давило своей тяжестью мне на мочевой пузырь. Если верить календарю, ему оставалось просидеть у меня в животе еще три недели. К тому времени должны подыскать и повитуху, и кормилицу.

– Потерпи, малыш, – прошептала я. – Теперь уже недолго ждать. Мы подготовим для тебя и город, и дом.

И ребенок, держа обещание, которое мы дали друг другу, дал мне спокойно заснуть.

Когда я проснулась, Эрилы не было, а во всем доме стояла тишина. После сна я чувствовала себя разбитой. Целебное питье Эрилы сработало. Некоторое время я лежала, пытаясь понять, какое сейчас время суток. Должно быть, уже разгар дня, сиеста, и все отдыхают. Ноющие боли в животе вернулись: казалось, будто кто-то грубой щеткой скребет изнутри мою утробу.

Я подошла к двери и позвала Эрилу. Никакого ответа. Я надела платье и медленно спустилась по лестнице. И кухня, и помещение для слуг оказались пусты. Рядом с кладовкой была каморка, где хранились мешки с мукой и висели окорока. Когда я проходила мимо, оттуда донеслось какое-то мурлыканье. Там на полу, перед горкой изюма, сидела старшая дочь повара, делила ее на мелкие кучки и засовывала в рот ягодки. Она была крепче здоровьем, чем сестра, и уцелела во время чумы, но ум ее был развит меньше, чем тело; вернее сказать, его изрядно не хватало. В ее годы я уже читала наизусть Данте и спрягала греческие глаголы. Впрочем, сейчас в подобных умениях проку мало.

– Танча? – Мой голос заставил ее вздрогнуть. Она торопливо накрыла юбкой горку изюма. – А где твой отец?

– Отец?.. Он пошел воевать.

– С кем воевать?

– Воевать с Монахом, – ответила она так, словно речь шла о какой-то веселой забаве.

– А другие слуги?

Она передернула плечами. Пока я жила здесь, мы с ней едва ли перемолвились парой слов, и она, похоже, меня боялась. С неубранными волосами и огромным животом я, наверное, представляла собой жуткое зрелище.

– Ответь мне. Здесь никого нет?

– Господин сказал, что все могут уходить, – сказала она громко. – А мне не разрешил.

– Моя невольница тоже ушла? Она смотрела на меня тупо.

– Чернокожая женщина, – нетерпеливо пояснила я. – Эри-ла. Она тоже ушла?

– Не знаю.

И как только она сказала это, меня сковал первый приступ боли; словно железный обруч стиснул мне нижнюю часть живота, да так сильно, что я испугалась, как бы мои внутренности не выпали на пол.