Владимир Савченко - Отступник - драма Федора Раскольникова

С этой второй встречи со следователем, собственно, и стала восстанавливаться память.

Размышляя над тем, что он услышал от следователя и что подтверждала память, он пытался разобраться в том, что же с ним произошло. У него было такое чувство, будто 3-5 июля в его обличье действовал не он, а другой, не знакомый ему человек. Не он, Раскольников, а этот незнакомец стрелял по безоружным казакам, наводил орудия Петропавловской крепости на Таврический дворец. Не он, назначенный "военкой" командовать всеми верными большевикам силами, стягивал эти силы на Петроградскую сторону, к дому Кшесинской, вызывал в Питер с фронта боевые корабли, готовился дать бой правительственным войскам, и, верно, дал бы, если бы ЦК тогда же не постановил прекратить демонстрацию.

На последующих допросах он не отказывался от показаний. Подтвердил факты очевидные, собранные следствием на основании свидетельств, отрицать которые было бы бессмысленно. Не отрицал самого факта вооруженной демонстрации кронштадтцев под его, Раскольникова, руководством, как и факта его с Рошалем скандального вторжения на заседание ЦИК с угрозой артиллерийского обстрела Таврического дворца. Что было, то было. Нужно было лишь дать такого рода фактам соответствующее объяснение. Следствие пыталось представить события 3-5 июля как повторную после 21 апреля попытку вооруженного восстания, предпринятую большевистской партией во главе с Лениным против Временного правительства с целью захвата власти. Большевикам грозило обвинение в измене родине и революции. Партийный долг обязывал опровергнуть это обвинение. В своих показаниях Раскольников делал упор на стихийный и мирный характер демонстрации. Никакого восстания никто не поднимал, ни о каких планах свергнуть Временное правительство и захватить власть он, Раскольников, ничего не слышал. Оружие бралось манифестантами исключительно как средство самозащиты на случай нападения со стороны темных сил, контрреволюции. Меры по организации обороны дома Кшесинской, в том числе и вызов в Питер боевых кораблей, принимались в тех же целях самозащиты, только.

Факты, в отношении которых следствие не располагало достоверными свидетельствами, он решительно отрицал. Например, факт обстрела казаков в районе Литейного моста с проплывавших по Неве барж. Следствию не известно было даже, кому принадлежали эти баржи, кронштадтцам ли или иной морской базе. На одном из допросов следователь признался, что по этому поводу опрашивались все кронштадтцы, привлеченные к следствию, и безрезультатно. Очевидно, среди кронштадтцев не нашлось предателей.

Иные факты странным образом прошли мимо следствия. Удивительно, но не рассматривался факт обстрела колонны кронштадтцев на углу Литейного и Пантелеймоновской. Следствие располагало лишь слухами, которые не могло проверить, о неизвестных стрелках, будто бы бывших городовых, сумевших скрыться в суматохе того дня. К Раскольникову по этому поводу не было у след ователя ни одного вопроса.

Трудно было решить, отвел ли он от себя обвинение в измене, грозившее смертным приговором, но по окончании допросов его содержание в одиночке изменилось. Его стали выпускать на прогулку в каменный дворик, сперва выводили отдельно от других заключенных, а вскоре и вместе со всеми.

В первый раз, когда его вывели отдельно от других и старший из надзирателей объявил правило - ходить по кругу, не останавливаться, руки за спину, - он обратил внимание на одно из зарешеченных окон подвального этажа. Окно было открыто, и у окна, по ту сторону решетки, стоял богатырского сложения усатый молодой человек, лицо которого и особенно бравые фельдфебельские усы показались знакомыми. День был жаркий, и усач был обнажен до пояса, обмахивался какой-то тряпкой, хлопая ею по обширной груди. Сделав круг, Раскольников ближе подошел к окну и узнал в заключенном гельсингфорсского матроса Павла Дыбенко, председателя Центробалта Центрального комитета Балтийского флота. С Дыбенко он познакомился весной, во время объезда с мандатом Кронштадтского Совета главных морских баз Балтфлота.

- Павел? - Раскольников нагнулся к окну. - Дыбенко?

- Точно! - весело отозвался усач. - А ты Раскольников? Тебя, брат, сразу не узнать. Почему не бреешь бороду?

За дни сидения в одиночке успела нарасти порядочная щетина.

- Кто еще тут сидит?

- Много наших. У тебя соседями - ребята с миноносца, который пришел в Питер по твоему вызову. Тут Измайлов, член Центробалта, Курков с "Авроры", Антонов-Овсеенко, ваш Рошаль…

- Семен?

- Он. И пулеметчики Ильинский, Казаков, фронтовик Сиверс, Хаустов… Ты сам всех скоро увидишь, раз тебя стали выпускать. Что, замучили допросами?

- Пустяки. Из руководителей кто арестован?

- В другом корпусе сидят Каменев и Луначарский…

Тут их прервали, к ним приближался надзиратель, пора было возвращаться в душную камеру.

- Мы еще повоюем, Федор! Ничего! - Дыбенко поднял вверх сложенную в кулак руку.

В тот же день вечером в глазке камеры Раскольников увидел крупный темный мерцающий глаз и услышал взволнованный голос Семена Рошаля:

- Здравствуй, Федя.

Раскольников, улыбаясь, подошел к двери:

- Здравствуй, Сеня. Вот и снова мы вместе.

- Я от Дыбенки узнал, что ты здесь.

- Как тебя арестовали?

- Я добровольно явился. После твоего ареста считал неудобным скрываться.

- И зря.

- Может быть. Как ты? Что со здоровьем?

- Ничего. Теперь ничего. А ты?

- Тоже ничего. Я тебе газеты принес.

- Здесь разрешают читать газеты?

- Да, можно покупать любые издания, - Семен просунул в форточку свернутую в трубку пачку газет.

- Ну, спасибо! Это то, что мне сейчас больше всего нужно, обрадовался Раскольников.

- Здесь и свидания разрешают. Демократия! Правда, заключенным общаться между собой можно пока в зависимости от того, как договоришься с надзирателем. Но добиваем ся, чтобы нам разрешили свободно выходить из камер. Ладно, читай газеты. Позже подойду снова, поменяю их.

Семен удалился, и Раскольников накинулся на газеты. Семен, умница, принес не только свежие газеты, но и старые, за 3-5 июля и ближайшие к тем числам дни, эти газеты особенно интересовали сейчас Раскольникова. Газеты были разных направлений, эсеро-меньшевистские, кадетские, свои большевистские, - удивительно, но большевистские выходили открыто, их не запрещали, не было лишь "Правды", разгромленной юнкерами пятого июля.

Вот когда можно было, сопоставляя то, что осело в памяти, с тем, что писали газеты, связать все события июльских дней в одну линию. Газеты много внимания уделяли его личности, как одному из главных виновников беспорядков, тут факты мешались с домыслами, вроде того что он будто бы спас от ареста Ленина, вывез его из Питера на миноносце и скрылся с ним за границей.