Владимир Савченко - Отступник - драма Федора Раскольникова

Раскольников посмотрел ему вслед. Троцкий подошел к другой группе рабочих, заговорил с ними, как ни в чем не бывало. Вот как. Ему, Раскольникову, дали понять, что отны не он вычеркнут из жизни этого человека. Что ж. Этого следовало ожидать. Вспомнил, как таким же манером оттолкнул его от себя Ленин.

Троцкий на собрании не выступал. Сидел в первом ряду, перед помостом, на котором стояли стулья для президиума и обитая кумачом трибуна для выступающих, внимательно слушал речи ораторов. На сцену один за другим поднимались обличители "троцкизма", били Троцкого за авантюризм, за меньшевизм, цитировали старые, еще довоенные, его высказывания, направленные против Ленина, отлучали от большевизма. Сторонников Троцкого не пускали на трибуну, их заявления, делаемые с мест, ошикивали, освистывали, у трибуны иногда возникали потасовки, когда кому-то из троцкистов удавалось прорваться к подиуму. Троцкий сидел неподвижно, наблюдал за происходившим с каменным лицом, за время собрания не проронил ни слова.

И Раскольников не выступал на собрании. По долгу службы он должен был прийти хотя бы к открытию собрания. Мог бы, посидев немного, уйти. Но он просидел до конца собрания: вдруг Троцкий выступит? Тогда пришлось бы выступить и ему.

Судьба Троцкого решалась на январском 25-го года Пленуме ЦК. Каменев с Зиновьевым требовали убрать "эту дохлую собаку" (выражение Зиновьева) из Политбюро. Из Политбюро его не вывели, но сняли с поста наркома по военным и морским делам.

Странно, но поражение Троцкого не отозвалось, как следовало ожидать, бумерангом на положении троцкиста Воронского. В январе начала работать литературная комиссия ЦК, готовившая постановление ЦК "О политике партии в области художественной литературы". Председателем комиссии почему-то был назначен новый наркомвоенмор Фрунзе, хорошо знавший Воронского. Он заступился за Воронского, признал правильными, не противоречащими марксизму, его теоретические оценки, резко отозвался о напостовской критике, назвав вредными ее проработочные методы. Его вывод сводился к тому, что оба направления - охранителей пролетарской культуры и ценителей изящной словесности- имеют равное право на существование. Постановление ЦК о художественной литературе было выдержано в этом примирительном духе. Воронскому вернули его прежнее положение в журнале, Раскольникова заменили в редколлегии Ярославским, человеком, близким Воронскому.

На время полемика между напостовцами и "Красной новью" затихла.

Затишье продолжалось недолго. Осенью неожиданно умер заступник Воронского наркомвоенмор Фрунзе. О причинах его смерти ходили странные слухи. Будто его, только что оправившегося после язвенной болезни, вынудили согласиться на ненужную и опасную для него операцию. Шепотом объясняли: распоряжение об операции пришло с самого верха, его отдал Сталин, которому Фрунзе мешал независимостью суждений и высоким авторитетом в армии и в партии. В мае следующего, 26-го года слухи эти вылились в "Повесть о непогашенной луне" Пильняка, появившуюся в "Новом мире". Тираж журнала, правда, был конфискован, но не весь, часть его разошлась, и тот, кто хотел прочитать повесть, прочел ее. В повести, хотя все имена действующих лиц были изменены, именно так и трактовалась причина гибели наркомвоенмора: его убил Сталин.

В писательской среде поговаривали, что подбил Пильняка написать эту повесть Воронский, от него будто бы узнал Пильняк подробности смерти Фрунзе. У Воронского и Пильняка начались неприятности с ГПУ, им долго пришлось объясняться, оправдываться.

Теперь у напостовцев были развязаны руки. Атаки на "Красную новь" возобновились.

Но в этой новой кампании травли Воронского Раскольников уже не участвовал: после внезапной смерти Ларисы- она умерла в феврале 26-го года от тифа - с ним произошел нервный срыв, он слег и долго болел.

Оправившись от болезни, Раскольников вернулся в "Молодую гвардию", продолжал возиться с беспомощными рукописями рабочих, сам много правил, вытягивая их рассказы, очерки. Дал путевку в жизнь группе комсомольских поэтов - Безыменскому, Жарову, Светлову, Михаилу Голодному. Привлек-таки к журналу брата, ввел шахматный отдел под его редакцией. Печатал, как и прежде, писателей из разных литературных группировок - "Перевала", "Кузницы", "Серапионовых братьев", печатал и "попутчиков",- как и прежде, тон в литературе задавали профессиональные писатели из интеллигенции, из-под их пера выходили повести, поэмы, которые привлекали читателя; не печатай их - никто бы не стал читать журнал, заполненный ученическим вздором, красными агитками.

Какое-то время руководил издательством "Московский рабочий". И здесь, конечно, старался в первую очередь издавать писателей пролеткультовского толка - Безыменского, Либединского, Фадеева, Фурманова - или близких пролеткульту по духу таких маститых авторов, как Маяковский, Демьян Бедный, Серафимович. Привлекал начинающих литераторов из рабочих, прошедших первоначальную литературную выучку при заводских литобъединениях.

Однако пришлось пересмотреть свой взгляд на литературный процесс. Признать, что теория пролеткульта нуждается в корректировке.

Может быть, приходил он к выводу, не настало еще время провозглашать гегемонию пролетарской литературы? Возможно, оно и никогда не настанет. Сколько усилий отдано выращиванию писателей от станка, и что же? Где они, сколько-нибудь заметные по вкладу в литературу пролетарские писатели? Гладков, Либединский, Фадеев. Все? К тому же этих писателей и пролетарскими уже не назовешь. Какие они пролетарии? Профессиональные писатели, интеллигенты. Интеллигенты, да, однако же в своем творчестве выражают идеологию пролетариата.

Значит, нужна иная политика в литературе. Ставку надо делать не на писателей от станка, а на тех писателей, которые уже сложились, уже вносят вклад в литературу, какого бы направления они ни были, их пытаться вовлечь в строительство новой культуры. Тут на первый план выдвигается идеологическая работа с писателями. Достичь положительного результата нетрудно, поставив под более жесткий партийный контроль органы печати. Воронский объективно поступил правильно, собрав вокруг журнала лучшие литературные силы России, дав возможность печататься талантливым "писателям-попутчикам", но он упустил возможность идеологического воздействия на этих людей, не утруждал себя этой работой, в этом его ошибка.

Эти мысли Раскольников развивал в статьях, которые печатал у напостовцев, оставаясь членом их редколлегии, излагал на различных совещаниях, посвященных политике партии в литературе.