Иван Стаднюк - Война

– Продай, кум Петро, мне еще на рубль твоей горилки…

И так рублишко гулял между карманами Ивана и Петра, пока вся самогонка у того и у другого не была выпита…»

Бойцы, слушая младшего политрука Иванюту, вначале посмеивались сдержанно, чтобы не мешать рассказчику, а потом взорвались дружным хохотом, скаля белые зубы и сверкая оживленными глазами. И этот их молодой смех был настолько беззаботным, будто и не было войны, крови, смертей и не надо было постоянно опасаться бомбежки…

Подняв руку, Иванюта дал понять, что рассказ не окончен.

«Так вот, приехали кумовья на базар, а продавать нечего. Но есть у кума Ивана один рубль.

– Кум, – предлагает ему Петро, – пойдем в корчму да пропьем твой рубль!

Сказано – сделано. Пропили и этот рубль… Приезжают домой чуть теплые, предстают пред ясные очи своих жинок на праведный суд… А на второй день кум Петро, встретив Ивана, спрашивает:

– Кум, мы же пропили твой рубль. За что же тогда меня жена так безбожно отходила палкой?

– Может, ей моего рубля жалко? – пожал плечами Иван и застонал, вспомнив, как и его молотила жена».

Опять самозабвенный хохот заглушил урчание полуторки.

«А в чем же соль этой байки?» – посерьезнев, спросил Алесь Христич.

«В чем? – переспросил младший политрук Иванюта. – Неужели не ясно? – Хотя он и сам не очень понимал, какая особая мораль, кроме веселой нелепости, содержится в анекдоте, но стоял на своем: – Если ты, минометчик, едешь на базар, то есть идешь в бой, держи мины ближе к миномету, а не на телеге у кума. Понял?.. А если едешь с кумом продавать вино, слейте его в одну посудину и не надо вам двух телег».

«Темновато, однако смешно», – со снисхождением заключил все тот же Алесь Христич, чем вызвал новый взрыв смеха товарищей.

«Очень даже ясно, – вяло возразил Алесю Захар Завидов. – Если едешь на базар, не бери с собой даже рубля!»

И вновь сверкают белозубые улыбки на темных от загара лицах.

А Алесю Христичу уже было не смешно. Их маленькая колонна, выбравшись из леса, попала на хорошо накатанную грунтовку, пересекла железную дорогу и въехала на мост, соединявший два берега Днепра. К удивлению Алеся, Днепр оказался не таким внушительно-широким, каким он представлял его. Но важно другое: они уже на Днепре! Дальше этого места немцу не пройти – таково было мнение всех и его, Алеся. Значит, здесь собраны могучие силы Красной Армии…

Но пока никаких сил нигде не было видно. За мостом начиналось местечко – зеленое, разбросанное, каких в Белоруссии много. При въезде в местечко Алесь успел прочитать на указателе: «Копысь». И будто задохнулся от такого знакомого названия… Неужели тот самый городишко, близ которого село Оборье, куда вышла замуж сестренка Варя?.. А ведь здесь могут оказаться сейчас и его отец с матерью! Куда же им еще было убегать от немца, если не за Днепр, к Варе?.. Возможно… да-да, вполне возможно, что и Поля Шинкевич здесь, у своей сестры…

Алесь, кажется, боялся пошевельнуться, чтоб не нарушить течения своих смятенных мыслей, не вспугнуть робкой надежды на какую-то близкую радость… Но откуда ей взяться, радости, если вокруг такая кровавая кутерьма? Их машины уже миновали Копысь, повернули на юг. Обочины дороги изрыты воронками, в воздухе – тошнотворный запах, а вон справа, вдоль Днепра, людской муравейник: там рыли траншеи – очередной рубеж обороны.

Минутная надежда, поселившаяся было в сердце Алеся, стала сменяться давящей грустью, которая все нарастала, вызывая боль сердца от понимания того, как все сложилось трагично и как он беспомощен сейчас в своей человеческой судьбе.

Совершая марш-бросок за Днепр, минометная рота старшего лейтенанта Бутынина счастливо избежала бомбежек и обстрелов с воздуха, а затем была включена в один из ослабленных полков дивизии полковника Гулыги, которая в составе войсковой группы генерала Чумакова вырвалась из окружения и сейчас, заняв новый рубеж для обороны, приводила себя в порядок. Старший лейтенант Бутынин, как и полагалось в таких случаях, сдал в штаб списки личного состава, заполнил документацию о наличии оружия и имущества. Затем рота получила боевую задачу и занялась окопными работами, спешно готовя основную и запасные огневые позиции.

Алесь делал все как во сне, занятый одной мыслью: где-то совсем рядом могут быть самые родные ему люди, и наверняка там Поля. В этом он убеждал себя все больше и больше.

Необычайное состояние красноармейца Христича заметил старшина Евсей Ямуга, когда на огневую привезли термос с обедом и он, Евсей, самолично накладывал в котелки гречневую кашу с говядиной и соусом.

«Что это у тебя, Христич, будто душа из глаз на волю просится?» – спросил Алеся Ямуга, опростав над его котелком половник с кашей.

Христич непонимающе уставился на старшину, беспомощно шевельнул губами, но ничего не сказал.

«Чего, спрашиваю, вареный такой, будто жизнь надоела?» – уточнил вопрос Ямуга.

Алесь провел ладонью по лицу, сморщился, словно от боли, затем вдруг спросил:

«Товарищ старшина, а село Оборье далеко отсюда?»

Ямуга, озадаченный вопросом, достал из полевой сумки карту, развернул ее и начал рассматривать, отодвинувшись в тень орешника, чтоб не слепил луч солнца.

«А у тебя там что, заноза или уже теща? – И тут же старшина ткнул в карту желтым от махорки указательным пальцем: – Вот оно, Оборье… Километров двенадцать отсюда. – Подняв от карты глаза, он указал рукой: – За тем лесом почти строго на юг».

Алесь еще никогда в жизни никого так не просил:

«Товарищ старшина… Я бегом – туда и обратно! Только увижусь. Разрешите! Век не забуду».

Старшина Ямуга усомнился:

«Ты же, помню, где-то под Минском тоже искал родню?..»

«Они сюда бежали, за Днепр. Тут моя сестра Варя замужем! Где ж им еще быть, если не в Оборье?!» – Алесь по-собачьи преданными глазами смотрел на Ямугу, будто решался вопрос о его жизни.

«А если немцы прорвутся?.. А минометчики в бегах?»

«Ими еще и не пахнет тут! – доказывал Алесь. – Я мигом слетаю!»

«И что же это тебе даст?.. Ну, повидаешься, растравишь душу себе и родным…»

«Пусть узнают, что я живой! А то небось похоронили!» – Алесь мучительно подбирал новые доказательства, просительно оглядываясь на товарищей, которые, рассевшись под кустами, ели из котелков кашу и молча прислушивались к разговору.

«Если б там девчонка ждала его, можно б и отпустить», – без тени иронии заметил сержант Чернега – темноликий, скуластый, с ухарскими, нагловатыми огоньками в больших воловьих глазах.

«Так в том-то и дело, что и моя Полина там! – с отчаянием и с последней надеждой воскликнул Алесь. – Другой на моем месте уже самовольно сбежал бы!»

Эти последние слова Христича услышал вынырнувший из-за кустов старший лейтенант Бутынин.