Иван Стаднюк - Война

– Ты полагаешь, что Черчилль ждет моего слова?

– Это само собой разумеется. – Молотов развел руками. – Но еще надо учесть, что буржуазная пресса, пользуясь молчанием нашего правительства, активно вводит свои народы в заблуждение. Клевета льется потоками. Многие уже хоронят нас, правда, без траурной музыки. – Молотов открыл еще одну папку, которую держал в руке, взял из нее газету на английском языке с подколотым текстом перевода и протянул Сталину: – Вот полюбуйся на образчик их работы, один из множества.

В газете под крикливым заголовком была напечатана статья об окончательном разгроме Красной Армии и помещена карикатура, под которой стояла подпись: «Кремлевские заправилы удирают в Сибирь». На рисунке – Сталин, Молотов и Тимошенко, изображенные в прыжке через Уральский хребет; все со шпорами на голых пятках, с болтающимися на боку кривыми саблями, в заплатанных галифе и буденовках.

Увидев карикатуру, Сталин коротко хмыкнул и тут же погасил под усами улыбку. Но его серое от бессонных ночей лицо будто чуть посветлело. Внимательно рассматривал рисунок, на котором он выглядел даже при скорчившейся в броске фигуре долговязым, а Молотов и Тимошенко – низкорослыми, с кривыми ногами.

– Ужас! – Сталин усмехнулся одними глазами. – Если б этот живописец знал, что я ростом гораздо ниже Тимошенко, он бы изобразил меня бог знает как!..

– Тут мы все великаны. – Молотов засмеялся. – В соотношении с Уральским хребтом.

– Ну что ж. – Сталин отодвинул от себя газету и хлопнул по ней рукой.

– Они отрабатывают свой хлеб. Но даже не подозревают, что, напомнив своим читателям о наличии у нас за Уральским хребтом пространств более обширных, чем вся Европа, заставят многих из них задуматься: что это за держава – Советский Союз и на кого Гитлер поднял руку? География ведь имеет прямое отношение к большой политике, военной стратегии и судьбам мира. – Сталин снова придвинул к себе газету, посмотрел на карикатуру и засмеялся, казалось, с удовольствием. Потом серьезно промолвил: – Этим борзописцам стоило бы лучше подумать, куда будет удирать Гитлер, когда Красная Армия пожалует в Берлин.

– К сожалению, мы пока не даем буржуазной прессе повода для таких размышлений, – с тенью горечи заметил Молотов. – Пока они тешатся нашими трудностями.

– Пусть потешатся. Тем горше будет похмелье…

– Но при нынешней ситуации в наших международных делах наметилось много мертвых точек.

– У тебя целый наркомат, штаты дипломатов… Обязаны справиться.

Воцарилось молчание. В тишине звякнула ложечка о стакан, который Сталин, вставая из-за стола, переставил на другое место. Он прошелся по кабинету, раскурил на ходу трубку, затем приблизился к Молотову и, словно жалуясь на кого-то, глухо, с усилившимся грузинским акцентом заговорил:

– Значит, Черчилль ждет моего слова… Но что сейчас может сказать Сталин? Никакие мои слова, пока мы не остановили германские войска, не произведут серьезного впечатления на мировое общественное мнение.

– Нужна программа и хотя бы доказательное размышление вслух о нашем военно-экономическом потенциале. – Молотов снял пенсне и, достав из кармана сверкнувший белизной платок, начал протирать им стекла. – Капиталисты тоже считаются с реальными фактами. А наши ресурсы, боевое настроение нашего народа – вещь более чем реальная.

– Необходимо еще взвесить, стоит ли раскрывать наши возможности… А если стоит, то в какой мере… – Сталин устремил на Молотова вопрошающий взгляд. – Мне другое не дает покоя: что думают о нас сейчас там, на фронте?.. И что народ думает?.. – Глаза его вспыхнули. – Ругают Сталина?..

– Боюсь, что ругают. Но все-таки верят и ждут, что же ты скажешь…

– Надо разобраться… Разобраться не только с точки зрения наших задач. Фашизм – это угроза всему человечеству. – Сталин, прохаживаясь по кабинету, говорил тихо и медленно, будто убеждал сам себя. – Надо измерить всю глубину опасности, реальнее ощутить силу Германии, взвесить наши силы и сказать на весь мир правду. – Он остановился перед Молотовым и продолжил: – Но ты прав, что немедленно нужна четкая программа, нужно весомое слово правительства. Поэтому надо принять на Политбюро директиву Совета Народных Комиссаров и Центрального Комитета партии. Она и должна явиться ближайшей программой действия для партийных и советских органов, но пока только прифронтовых областей. Ее лейтмотив – все для фронта, все для победы над агрессором! Надо прямо сказать в директиве, что речь идет о судьбе нашего народа, о судьбе Советского государства…

Из Москвы в первые дни войны трудно было увидеть положение на фронтах таким, каким оно являлось на самом деле. Война пахала яростно, глубоко и на огромнейшем пространстве; ее явные и тайные лемеха крушили все живое и служившее для живого, крушили везде, куда простиралось их страшное и беспощадное усердие. С ходу были перепаханы и перестали пульсировать в прежнем ритме важные каналы – большие и малые, несшие в вышестоящие штабы необходимую информацию, а обратно – приказы и распоряжения. Посланные на командные пункты фронтов высокопоставленные и авторитетные в стране и вооруженных силах представители Ставки пусть и оказали там определенную помощь, но существенно повлиять на развитие событий не имели возможности, особенно там, где командование фронтов потеряло управление армиями, как это случилось, например, на Западном направлении.

Естественно, что и в Кремле атмосфера делалась все тревожнее. Какие бы вопросы ни решались на Политбюро, в Совнаркоме, Президиуме Верховного Совета, неизменно перед всеми стоял главный вопрос: что делается в приграничных областях, удастся ли нашим войскам сдержать натиск германских армий, соответствуют ли принимаемые меры складывающейся обстановке? Руководители партии и государства знали: эти тревоги холодными волнами раскатывались и по всем широтам страны.

Мыслями о невиданном вторжении и его неведомых последствиях томились также аккредитованные в Москве дипломатические представительства, испытывая в связи с военным положением изрядные затруднения в сборе информации для своих правительств. Планета с трепетным вниманием прислушивалась ко всему, что имело хоть малейшее отношение к развернувшейся смертельной схватке.

И советская дипломатическая служба в это трудное время обязана была наиболее полно информировать Политбюро ЦК о реакции правительств и общественности других государств на вспыхнувшую войну, иначе невозможно было определять первоочередные задачи СССР на международной арене. А донесения советских послов стали приходить с запозданиями. Поэтому Наркоматом иностранных дел принимались самые, казалось, неожиданные меры, чтобы Советское правительство не чувствовало себя на международной арене с завязанными глазами…