Маргита Фигули - Вавилон

При этих словах от толпы вавилонян отделился какой-то человек и двинулся прямо к трону.

Кир прервал речь и велел стражникам остановить смельчака. Устига, Забада и Элос тотчас узнали в нем Сурму. Это ему они внушали, что их царь — поборник милосердия и равенства, поборник правды и свободы, справедливости и воли всех народов Старого Света.

Сейчас, слушая речь Кира, Сурма с глубоким возмущением повторял про себя, что дела Кира расходятся с его словами. Он чувствовал себя обманутым и посрамленным в своей вере. Не для того рисковал он головой, чтобы помочь персу закабалить свой народ. Не рабом, а вольным человеком желает он быть!

Сурма не был искушен в тонкостях придворного этикета. но раз Кир утверждает, что для него все равны, то он, конечно, выслушает Сурму.

Кир удивился, однако спросил:

— Кто ты такой, чтобы вступать в разговор с царем?

— Я — Сурма. Князь Устига, Забада и Элос знают обо мне больше. Дозволь, царь царей, в нескольких словах передать тебе волю халдеев, ибо я уверен, что ты не пренебрегаешь советами своих подданных.

— Я не пренебрегаю советами своих подданных персидского происхождения. А ты — халдей, и тебя почитаю я не подданным своим, а рабом. Вижу, человек ты простой и не ведаешь, что перебивать царя не годится.

— Человек я и впрямь простой, но и у меня есть душа, да и разумом бог не обидел. Давно уже, прослышав о тебе, я принял твою сторону, чтобы сеять на земле справедливость. Я подстрекал халдеев против царя, жрецов и вельмож, потому что они были жестоки и не правду чтили, а ложь. Те, кого обратил я в свою веру, ждали тебя, словно сказочную птицу, что несет на своих крыльях свободу подневольным. А ты рабов царя Валтасара, жрецов и вельмож халдейских, сделал собственными рабами. Где же справедливость, спрашиваю я тебя, царь царей?

Кир, едва сдерживая ярость, пристально смотрел на него.

— Не успел я взойти на трон, а ты уже сеешь смуту в народе? Народ, которым я правлю, должен пребывать в довольстве и согласии. Только цари Вавилона терпели тех, кто подтачивал их могущество.

Недобрым взглядом обвел он присутствующих и прочитал предостережение в бездонных глазах Устиги.

Князь поднял руку, прося позволения говорить.

Затем он сказал:

— Царь мой и повелитель, за два года, проведенных в заточении, я познал цену воли. Тебе, великому и просвещенному, нет нужды прислушиваться к речам чужеземцев, но внемли моему совету. Обещай халдеям свободу мыслей и действий, если в течение года они окажут себя достойными этого. Верни им часть имущества, другую оставь в награду воинам. Разреши халдеям самим править, открой школы, сделай так, чтобы человек был равен человеку. Только тогда достигнешь ты мира и согласия в своих владениях, и народы не забудут твоего царствования до скончания света. Если же станешь одних непомерно возвеличивать, а других — непомерно унижать, не ведать тебе покоя.

— Любезный мой Устига, — молвил царь, несколько смягчившись, — существует неписанный закон, согласно которому побежденные становятся рабами победителя и его подданных.

Толпа персидских начальников одобрительно загудела.

Устига повысил голос:

— Доныне был в силе такой закон, но разве время не дает миру великих людей, кто возвещает и утверждает новые великие права? Ново и неоценимо будет твое свершение; если ты провозгласишь равенство между людьми и братство между народами!

— Равенство между людьми… и братство между народами… — задумчиво повторил Кир, глядя прямо перед собой, и глаза его светились мыслью.

Но тут возроптали советники царя. Персы мужественно довели войну до конца. Персы победили. Персы доказали свое превосходство над остальными народами. Они заслужили привилегии и лучшую жизнь. За что же тогда проливали они кровь и приносили жертвы?

— За лучшую и более справедливую жизнь для всего мира! — с необычайной серьезностью произнес Устига, почувствовав, как сотни людей с надеждой обратили к нему свои взоры; среди них был и пылающий взгляд Сурмы, и исполненный старческой мудрости взгляд Иддин-Амуррума, и проницательный, отмеченный сиянием избранных, взгляд пророка Даниила.

Но эту надежду сокрушил протест персидских вельмож, новоявленных покорителей мира.

— Почему именно персы Должны принести себя в жертву человечеству?

— Потому, — ответил Устига, — что они способны на более великие дела, чем просто предаваться роскошеству и удовольствиям. Чтобы наслаждаться благами жизни, не надо быть избранником божьим, воспользоваться ими сумеют и безумец, и раб. Великие же цели жизнь выдвигает перед избранными, наделенными великой мудростью.

— Мы избранники Ормузда! — вскричал военачальник Гобрий. — Веками Вавилония держала в рабстве народы Старого Света, пусть же халдеи испробуют, каково это — носить ярмо на собственной шее. Царь мой, ты не знаешь Мардукова племени. Это змея, притаившаяся под твоим лавровым венком! Лишь плети да мозоли, которые они набьют себе на руках и ногах, сделают их покорными. Не оказывай любви и милости недругам своим, не то войско взбунтуется и покоренные народы погубят великую державу.

— Не торопись, Гобрий, мой верховный военачальник, — прервал его Кир, — в тебе говорит не столько рассудительность, сколько ненависть и чувство мести. Нет, нет, я не решусь быть жестоким и несправедливым. Ни твой совет, ни совет Устиги я не могу принять без оговорок. Но выход надо искать.

Царь обратился к Сурме:

— Нет, не решусь я быть жестоким и несправедливым. Так скажи мне — чего ты желаешь?

— За свой народ прошу, царь царей. — Сурма упал Киру в ноги.

— Встань! — приказал царь. — Рабы и те не склоняются предо мною ниц, никому не позволю я лизать прах ног моих.

Сурма поднялся и молвил:

— Будь милосердным, повелитель мира, будь милосердным к тем, кто не знал иной доли, кроме рабской. Даруй им волю, и они полюбят тебя сильнее, чем всех царей, жрецов и вельмож Вавилонии, вместе взятых.

— Ты безумец, Сурма, — дружелюбно усмехнулся Кир, — а мне по нраву мужи рассудительные. Я умею прощать людям их слабости, а тебя прощаю потому лишь, что речи твои побуждают меня быть осмотрительным. Если бы на этом троне сидел халдей, не сносить тебе головы. Но чтобы помнил ты доброту персидского царя, отпускаю тебя живым.

И Кир приказал стражникам:

— Выведите его из дворца и отпустите с миром.

Устига попытался было молодостью объяснить запальчивость Сурмы. Он напомнил, с каким жаром бился тот за водворение персов на земле Валтасара, за то, чтобы вместе с ними в Вавилонии победили любовь и правда.

Но Кир остался непреклонен.

— Нет, мой Устига, — сказал он, — сумасбродство опасно. Пусть во главе халдейского люда встанет рабианум Идин-Амуррум.