Эдвард Радзинский - Николай II: жизнь и смерть

В 1921 году бывший расстрельщик был переведен на новую работу — стал заведовать конторой государственного страхования. И служащие в конторе страхования очень удивились бы, узнав о недавнем прошлом своего начальника. Впрочем, он никогда о нем не говорил. Даже в автобиографии он не писал о нем. И только авторитет Юровского мог заставить «сынка» подписать то самое заявление в 1927 году — о передаче оружия коменданта в Музей Революции.

После смерти Юровского он окончательно вычеркивает из памяти происшедшее. Он женится второй раз. Его жена — красивая, властная, еще молодая женщина.

Из рассказа А.И.Виноградовой (Москва):

«Мои родители с ним дружили. Он был подтянутый, поджарый, со стройной фигурой. Очень приятный, с хорошим лицом. Он никогда не говорил о расстреле. И жена запрещала его об этом спрашивать… Никулин похоронен на Новодевичьем кладбище, недалеко от моего родителя».

Сын чекиста Медведева: «В конце жизни Никулин заведовал всем водоснабжением Москвы — Сталинской водопроводной станцией. Его жена хвасталась изобильной жизнью: что живут они в отдельном особняке, есть у них даже комната отдельная для собаки. Действительно, у них был огромный пес. Во время этого рассказа в комнате находилась Римма Юровская. Она только что вернулась в Москву после 20 лет лагерей. Ей негде было жить. И она насмешливо сказала: „Вот бы мне поселиться в комнате вашей собаки“…

20 лет просидела любимица екатеринбургского комсомола, всю школу сталинских лагерей прошла она, все прелести светлого будущего, о котором так любил мечтать ее отец, познала. И теперь, без квартиры, без здоровья, потеряв жизнь, — слушала она рассказ о жизни новых богачей, новых хозяев.

Однако вернемся к Никулину.

В 1964 году сын чекиста Михаила Медведева, М.М.Медведев, уговорил Никулина записать на радио свои показания.

Это было непросто. Никулин привык «помалкивать» — как приказал им когда-то Вождь и Учитель. И хотя Сталин умер уже 11 лет назад, страх остался навсегда в этих людях…

Все-таки сыну чекиста Медведева удалось уговорить «сынка» Никулина. Сыграла, видно, роль смерть отца Медведева… Никулин почувствовал себя последним, кто мог для истории дать ответ очевидца…

Только недавно по подлинной стенограмме я узнал точное содержание его ответа. Вопросы задавал М.Медведев:

«Вот, я помню, в 1936 году, я еще был маленький, и Яков Михайлович Юровский к нам приходил и что-то писал… Помню, что они что-то с папой уточняли, иногда, как я помню, спорили… Тот первый выстрел в Николая… отец говорил, что он выстрелил, а Юровский говорил, что он выстрелил…»

«А я бы не сказал… — осторожно произнес Никулин, но тут же добавил: — Там ничего разобрать было нельзя. Был залп».

Высказался на эту тему во время беседы на радио и Родзинский: «Михаил Медведев (Кудрин) избрал мишенью Николая…»

Впрочем, он сам не видел расстрела — он рассказывает со слов других цареубийц… Но повторное захоронение Царской Семьи он видел, в нем участвовал. И описал его во всех страшных подробностях…

Все запомнил чекист: как приехали к шахте на рассвете, «как один человек спустился в воду с веревками и тащил трупы из воды… первым вытащили Николая…». Помнит он, «что такая холодная вода была, что лица у трупов краснощекие были, словно живые…». Помнит, как увидел обнаженное тело царя и как поразило его «удивительное физическое развитие Николая… мышцы, торс, живот, руки». Запомнил, как Юровский отправился за серной кислотой в город, а они «ходили в это время в деревню молоко пить…».

Описал в деталях, как создали они эту страшную тайную могилу: «Застрял в трясине грузовик, и мы машину еле вытащили… И тут у нас мелькнула мысль, которую мы осуществили…

Мы решили, что лучше места не найти… Мы сейчас же эту трясину расковыряли… залили трупы серной кислотой… обезобразили… Неподалеку была железная дорога…» Помнит, как они привезли гнилых шпал для маскировки могилы.

Похоронили в трясине только часть расстрелянных, «остальных сожгли…».

Но как только он переходит к сожжению, память тотчас начинает странно отказывать чекисту: «Сколько мы сожгли, точно не помню… и кого, точно не помню…» И он начинает странно ошибаться: «Вот Николая точно сожгли — помню… И Боткина… и, по-моему, Алексея…»

Незадолго до своей смерти, в начале 60-х годов, написал свои «секретные показания о расстреле» и сам чекист Михаил Медведев-Кудрин. И они также хранились в Центральном партийном архиве:

«Юровский читает решение о расстреле… „Так значит нас никуда не повезут?“ — спросил Боткин. Юровский хочет что-то ему ответить. Но я уже спускаю курок. И всаживаю первую пулю в царя… Юровский и Ермаков также стреляют в грудь Николая почти в упор… На моем пятом выстреле Николай II валится снопом на спину…»

Но, видимо, сын Юровского узнал обо всех этих опасных записях.

И в том же, 1964 году в Музее Революции появляется переданная им копия «Записки» отца, где комендант из гроба вновь заявляет: «Я убил последнего царя».

Но Никулин оказался не последним из цареубийц, кто еще жил тогда на белом свете. В том же, 1964 году М.М.Медведев получил письмо из далекого Хабаровска от бывшего лейб-гвардейца и цареубийцы Кабанова. Жив, жив, курилка! Прочитав некролог в «Правде» о своем старом знакомом чекисте Медведеве, он написал его сыну. Так возникла их переписка. И старый чекист-пулеметчик, один из последних свидетелей Ипатьевской ночи, отвечает из Хабаровска на главный вопрос: «Тот факт, что от пули Вашего отца умер царь — это тогда знали все работники Уральской ЧК».

Так продолжалась эта удивительная борьба «за честь расстрела».

В том же, 1964 году, когда записывались на Московском радио последние свидетели гибели Семьи, в Финляндии, на местном православном кладбище, хоронили 80-летнюю монахиню. Была она пострижена, но в монастыре не жила, и обряд пострижения ее в инокини был совершен тайно. Постриглась она, исполняя обет, данный ею еще на родине, в России. После тайной инокини осталось множество удивительных фотографий — Царское Село, дворец в Ливадии — допотопный, канувший в вечность мир. Остались и акварели, писанные рукой последней императрицы, и рисунки последнего цесаревича, и письма царицы и ее детей.

Да, это была она. Перевалив за половину двадцатого века, ушла из жизни Анна Вырубова…

И с нею ушла эпоха.

Гора новых читательских писем — мучительных писем. Я все пытаюсь поставить точку в книге. А они все приходят и приходят…

Пишет племянница Елизаветы Эрсберг — комнатной девушки Царской Семьи: «Несколько слов о судьбе тетки после расстрела Царской семьи. Когда Колчак взял Тобольск, Елизавету пригласили на допрос в комиссию следователя Николая Алексеевича Соколова (как оказалось, он был однокашником моего отца по третьей гимназии). С авангардными белыми частями Елизавета прибыла в Екатеринбург. Наняла лодочника, искала трупы в пруду и на каком-то болоте (такую она получила информацию), но ничего не нашла. Потом с миссией Красного Креста проследовала через Дальний Восток, Японию, Америку, Францию в Данию, к матери царя императрице Марии Федоровне. Получила от Марии Федоровны субсидию, далее через Швейцарию и Чехословакию прибыла в Россию в ноябре 1928 года. Впустили ее на родину опять же по личной просьбе моего отца Молотову. На границе Лиза дала подписку о 24-часовой явке в ЧК. Когда она пришла, то дала подписку о неразглашении данных жизни семьи царя и обстоятельств с этим связанных… В 1937 году умер отец, и мы с тетками стали мало общаться…