Эдвард Радзинский - Николай II: жизнь и смерть

Я получил письмо из Белграда. Пишет Ольга Макарова-Попович, дочь того самого маленького кадета, от которого заразился корью несчастный цесаревич.

Его тоже звали Алеша — Алеша Макаров, сын генерал-губернатора Алексея Макарова, родственника великого русского флотоводца.

После революции Алеша очутился в Белграде, стал офицером сербской армии. Но гибель ждала и его. Пришли немцы, и друг маленького цесаревича нашел свою смерть — сгинул бесследно в нацистских лагерях.

Судьбы людей XX века…

Он: «Ставка. 23.02.17… Был солнечный холодный день, и меня встретила обычная публика с Алексеевым во главе (начальник штаба. — Авт.)… Мы с ним хорошо поговорили полчаса, после этого я привел в порядок свою комнату и получил твою телеграмму о кори. Я не поверил своим глазам, так это неожиданно… Как бы то ни было, это очень скучно и беспокойно для тебя, моя голубка. Может быть, ты перестанешь теперь принимать такое множество народу…»

Он все надеется, что корь охладит ее темперамент и она перестанет со всем своим пылом заниматься делами и постоянно давить на него.

«Ты пишешь о том, чтобы быть твердым повелителем — это совершенно верно. Будь уверена, я не забываю, но вовсе не нужно ежеминутно огрызаться на людей направо и налево. Спокойного, резкого замечания или ответа очень часто совершенно достаточно, чтобы указать тому или другому его место…»

24 февраля в Петрограде начались забастовки. Бастовало 80 тысяч рабочих, голодные очереди выстроились у булочных. В городе не хватало хлеба.

Он: «Ставка. 24 февраля… Посылаю тебе и Алексею ордена от короля и королевы Бельгийских на память о войне… Вот он обрадуется новому крестику».

Она: «24 февраля. Бесценный мой! Вчера были беспорядки на Васильевском острове и на Невском, потому что бедняки брали приступом булочную. Они вдребезги разнесли булочную Филиппова, и против них вызвали казаков. Все это я узнала неофициально… У Ольги температура 37,7, вид у нее изнуренный, он спал хорошо, и теперь у него 37,7. В 10 пошла посидеть с Аней (у нее, вероятно, корь)…»

Да, Подруга тоже заболела корью…

«Я перехожу из комнаты в комнату, от больного к больному… Вышла на минуту поставить свечки за всех».

Он: «Ставка, 24 февраля… Итак, у нас трое детей и Аня лежат в кори!.. Комнаты в Царском надо дезинфицировать, а ты, вероятно, не захочешь переехать в Петергоф — тогда где же жить? Мы спокойно обдумаем все это, когда я вернусь, что, как надеюсь, будет скоро. Мой мозг отдыхает здесь. Ни министров, ни хлопотливых вопросов. Я считаю, что мне это полезно, но только для мозга, сердце страдает от разлуки…»

25 февраля утром председатель Думы Родзянко поехал к премьер-министру Голицыну и потребовал его отставки. Обиженный Голицын показал ему заготовленный указ о роспуске Думы. Указ был подписан царем заранее, и Голицын мог воспользоваться им в любое время… Но и Голицын и Родзянко понимают, что Дума не подчинится — ибо власти правительства больше не существует.

На Знаменской площади уже собрались толпы с криками «Да здравствует республика!». И казаки разгоняли полицию! Толпа браталась с войсками.

Она: «25 февраля… Бесценное, любимое сокровище. Стачки и беспорядки в городе более чем вызывающи… Это хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, — просто для того, чтобы создать возбуждение — и рабочие мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам. Но все это пройдет и успокоится, если только Дума будет вести себя хорошо… У меня было чувство, когда ты уезжал, что дела пойдут плохо… Тяжело не быть вместе. Аня шлет привет. Сегодня утром у нее было тоже 38,6, у Ольги 37,6, у Татьяны 37,1. Бэби еще спит. Напиши мне привет для Ани — это ей будет приятно… Прости за унылое письмо, но кругом столько докуки. Целую и благословляю навеки, твоя старая женушка».

Только 25-го вечером ему докладывают о беспорядках, которые третий день бушуют в городе… 26-го он получает телеграмму от военного министра, где самое страшное: солдаты отказываются стрелять в бунтовщиков и переходят на сторону восставших.

Николай дает телеграмму Хабалову — начальнику Петербургского военного округа — с повелением немедля прекратить беспорядки. (Сергей Сергеевич Хабалов — тихая посредственность из тех, кого списывают в тыл во время войны…) Из дневника:

«26 февраля. Воскресенье. В 10 пошел к Обедне. Доклад кончился вовремя… Написал Аликс и поехал по Бобруйскому шоссе в часовню. Погода была ясная и морозная… Вечером поиграл в домино».

Это странное равнодушие в грозное время отмечают все. Он будто во сне, будто происходящее его мало интересует…

Она: «26 февраля… Какая радость, я получила твое письмо, я покрыла его поцелуями и буду еще часто целовать…

Рассказывают много о беспорядках в городе (я думаю, больше 200 тысяч человек…), но я написала об этом уже вчера, прости, я глупенькая. Необходимо ввести просто карточную систему на хлеб (как это теперь в каждой стране, ведь так устроили уже с сахаром и все спокойны и получают достаточно), у нас же — идиоты… Вся беда от этой зевающей публики, хорошо одетых людей, раненых солдат и т.д., курсисток и прочее, которые подстрекают других. Лили (Лили Ден — жена флигель-адъютанта, флотского офицера — подруга царицы. Аликс особенно сдружилась с ней в последнее время, когда Вырубова лежала в кори. Лили в отличие от Ани была воплощением здравого смысла и порядка. — Авт.) заговаривает с извозчиками, чтобы узнавать новости. Они говорили ей, что к ним приехали студенты и объявили, что если они выйдут утром, то в них будут стрелять. Какие испорченные типы! Конечно, извозчики и вагоновожатые бастуют. Но они говорят, это непохоже на 1905 год, потому что все обожают тебя и только хотят хлеба… Какая теплая погода. Досадно, что дети не могут покататься даже в закрытом автомобиле. Но мне кажется, все будет хорошо. Солнце светит ярко — я ощущаю такое спокойствие на Его дорогой могиле. Он умер, чтобы спасти нас…»

Он: «Ставка, 26 февраля… Пожалуйста не переутомись, бегая между больными… Я был вчера у образа Пречистой Девы и усердно молился за тебя, моя любовь, за детей, за нашу страну, а также за Аню… Сегодня утром во время службы почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся четверть часа. Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота, я не понимаю, что это было, потому что сердцебиения у меня не было. Но потом оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом Пречистой Девы».

26 февраля Родзянко посылает царю отчаянную телеграмму: «В столице анархия. Правительство парализовано, транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Части войск стреляют друг в друга. На улицах — беспорядочная стрельба. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство… Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца». Телеграмма пришла ночью, но начальник штаба Алексеев не стал будить царя и телеграмму показал только утром…