Виталий Полупуднев - Восстание на Боспоре

Лайонак оказался во главе одного из таких отрядов. Он действовал в той части города, где находился Пифодор с пиратами. Один из его патрулей налетел на пьяную компанию пиратов и был ими отброшен, как уже говорилось выше.

Собрав вокруг себя человек около пятидесяти, Лайонак решительно устремился к месту беспорядков и настиг мародеров у спуска к пристани. Пираты построились для боя и довольно хладнокровно отразили нападение. При этом несколько человек с той и другой стороны легли костьми.

Лайонаку пришлось схватиться с оборванцем страшного вида, который изумительно владел мечом. Бродяга, как видно бывший раб, дрался с дьявольской ловкостью и силой. Он вышиб у боспорца меч и убил бы его, но серые блики утренней зари упали на лицо Лайонака. Подбежавший Пифодор сразу узнал его.

– Лайонак! – ахнул грек. – Стой, князь, своего убьешь! Это же Лайонак!

– Пифодор! – изумился в свою очередь Лайонак. – Как ты здесь оказался?

– По уговору, брат Лайонак, по уговору! – захохотал грек. – Разве мы не решили освободить князя Фарзоя? Ты – с суши, а я – с моря!.. А вот и он, князь Фарзой! Выходит, я успел больше тебя!.. Здорово он тебя отделал, меч вышиб! Вставай и благодари богов, что он не отправил тебя к предкам!

– И Фарзой здесь? – спросил Лайонак, поднимаясь. – Где же он?

Оборванец откинул рукой свисающие волосы. Стали видны прямой нос, светлые глаза, лоб. Лайонак всмотрелся в облик своего случайного противника и покачал головой:

– Не знаю я тебя, воин!

– Ты не узнал доблестного князя? – продолжал болтать Пифодор, звеня серьгой в ухе. – Не удивительно, ведь он в утреннем наряде и еще не приглашал своего цирюльника!

Хохот огласил улицу. Видя, что главари мирно беседуют, противники перестали махать мечами. Все сбились в круг. Пираты заметили, что из глубины улицы с той и другой стороны бегут многочисленные люди.

– Мы окружены! – вскричали соратники Пифодора. – Эй, наварх, измена!

– Становись в квадратную черепаху! – спохватился грек. – Слушай, Лайонак, ночью трудно разобраться, где свои, где враги!.. Мы дрались с царевыми воинами. А ты чей?

– Тоже царев.

– Ты стал дружинником Спартокидов? Поздравляю! Тогда ты сделаешь доброе дело для меня и для Фарзоя, если поможешь нам спуститься к берегу и сесть на корабль!

– Может, я и сделал бы это – но что скажет царь Савмак?

– Царь Савмак?

– Да, наш рабский царь Савмак! Мы избрали его! Он не жалует мародеров! Да вам и не удалось бы бежать на корабле, все корабли в гавани захвачены повстанцами. А вон, видите, идет высокий воин, это и есть Савмак!

Фарзой и Пифодор увидели человека в рабской одежде, во многом похожего на Фарзоя, такого же взлохмаченного, но гордого и решительного, как и подобает вождю.

– Дело плохо, друг! – уныло опустил голову грек. – Теперь нам деваться некуда. Остается сдаться на милость рабского царя. Только чем он пожалует нас? Сердце подсказывает плохое.

Толпа насильников и поджигателей в другом конце города оказала сопротивление отряду Атамаза, но после кровопролитной драки была доставлена в акрополь, «пред царские очи», для суда и расправы. Тысячная громада рабов затопила площадь. Одни одобряли требования нового царя прекратить разрушение и разграбление города, другие возмущались, угрожали и даже выкрикивали оскорбления в лицо царю, стоявшему на возвышении.

– Не надо нам никакого царя! – кричали распаленные ночными сражениями повстанцы. – Кто его выбирал – мы не знаем! Всех хозяев и эллинов надо вырезать, а Пантикапей – сжечь!

Кинулись было освобождать связанных товарищей, но их встретили мечи и копья Атамазова отряда и всех, кто решил до конца держаться на стороне нового царя.

– Внимание и повиновение царю рабов и свободных! – кричали они.

– Хватит с нас повиновения, мы кровью добыли свободу и никому ее не отдадим! Даже новому царю! Никакого нового царя знать не хотим!

Савмак поднял руку. Площадь чуть стихла, но продолжала бушевать. Верные царю рабы усмиряли крикунов ударами кулаков. Мародеров окружили двойным кольцом охраны, толпу оттиснули в сторону, направив вперед острия копий.

Царь говорил недолго, но слова его были слышны всем. Он увещевал рабов, как братьев, спрашивал их: разве для того они захватили Пантикапей, чтобы его сжечь и разрушить?.. Ведь победившие рабы не разбойники, а дружина избранного народом царя! Они уже не рабы, а воины!.. А разве воины не захотят завтра есть и пить, надеть новую хламиду?.. Захотят!.. Зачем же палить амбары с хлебом, раздирать и бросать под ноги дорогие ткани!..

– В городе живет эллинская община!.. Это на нее работали рабы, чтобы хозяева-эллины сладко ели и мягко спали!.. Вы хотите их вырезать, всех до одного?.. Подумайте, что возьмешь с мертвого?.. Его поношенную одежду?.. А живой эллин будет работать!.. Много среди эллинов мастеров, людей умелых! Так пусть хозяева мельниц и виноделен, кузниц и промыслов поработают на нас!.. На бывших рабов! Нет, братья, мы не разрушители, не убийцы, мы – хозяева Боспора, мы мечами добыли власть над ним!.. Наша жизнь не кончается этой ночью, она только начинается с восходом солнца – вольная жизнь, сытая жизнь, хорошая жизнь!.. А на развалинах города не проживешь, на мертвом коне далеко не уедешь!..

Савмак напомнил, что за стенами города живет сколотское племя сатавков-пахарей, тоже боспорских рабов.

– Кто они, сатавки?.. Единоязычные братья наши, да и сам я – сатавк!.. И среди вас половина – сатавки… Пахари восстали вместе с нами, они ждут от нас великих дел!.. Ждут помощи нашей!.. А дальше, в степях, уже давно воюют с Диофантом сколоты-пастухи!.. И они рады нашей победе! Они помогут нам, а мы поможем им, и тогда никакой враг не страшен новому царству бывших невольников!..

Пот лился ручьями но лицу Савмака, сердце стучало, он чувствовал, что сейчас решается судьба восстания. Или рабы пойдут по пути создания вооруженной общины, стоящей во главе государства, или превратятся в шайку обезумевших от крови и вина грабителей.

– И я, как выбранный вами царь, – заключил он, – повелеваю судить тех, кто поджигал дома мирных граждан, убивал матерей, а детей бросал в огонь! Я считаю, что они достойны смерти!

Один из схваченных поднял свободную руку. Другая была прикручена веревкой. Это был раб Бандак, молодой парень, тот, что мечтал об утехах жизни еще в рыбозасолочном сарае, а сейчас очумело водил глазами, как бы не понимая, что произошло. Его лицо и лохмотья оказались залитыми кровью.

– Пусть говорит! – крикнул кто-то.

Савмак сделал жест, и толпа утихла.

– Я виноват, – хрипло сказал молодой раб, все еще пьяный, – сильно охмелел я и не помню, как пошел на такое дело. Словно дух какой-то влез в меня. Хотел всех убить, все разбросать, пожечь. А зачем – сам не знаю… Прости меня, рабский царь, и ты, народ!