Виталий Полупуднев - Восстание на Боспоре

Выступил Абраг. Он солидно провел рукой по лицу, как бы обтирая пот, потом низко поклонился Саклею.

– Разреши сказать, господин?

– Говори.

– Молодежь любит сказки слушать глупые о том, как раб жил с какой-то вдовой. А Пойр по дурости своей услыхал такую глупую байку и поведал ее молодым рабам, вот они и ржали, как кони. Одно слово – молодые. А этот, известно, дурак!

– Все?

– Все, господин.

Саклей последовал дальше, видимо успокоившись. Однако ни одному слову Абрага не поверил. Для него было ясно, что это веселье некстати и загадочные слова Пойра в какой-то мере вызваны теми слухами, что ходят среди рабов и возбуждают их.

– Ты смотри, – наказывал он Кефалону, – чтобы воины не разевали рты, а то они какие-то сонные, вялые. А рабы, сам видишь, что-то чересчур веселые. Почему? Подумай, сообрази своей головой, пока она у тебя еще на плечах. Отчего бы это радоваться и веселиться рабам? Уж не оттого ли, что ты им воды не даешь, отдыха не предоставляешь, гоняешь в хвост и гриву?..

Саклей покинул сараи озабоченный и задумчивый. Он даже не зашел в отделение дорогих соусов, где работали девушки-невольницы. Хотя любил смотреть, как красные, разъеденные до язв руки рабынь разливают по небольшим амфорам крепко пахнущие приправы, столь ценимые античными гастрономами. Такие соусы, как «муриа», приготовляемый из крови, жабер и требухи тунцов и скумбрии, или более дорогой «гарум» из султанки, «аликс» из султанки и хамсы, выдерживались месяцами, а затем в опечатанных сосудах отправлялись за море. В отличив от остальных отсеков, запахи специй не вызывали тошноты, но, скорее, возбуждали жажду и аппетит.

Но и здесь он встретил бы загадочные взгляды внезапно проясневших глаз, мог бы подслушать горячий шепот невольниц, до которых уже докатились волнующие слухи, заставляющие сердце сжиматься и трепетать в ярком пламени надежды. И здесь толковали что-то невнятное, но радостное о царе-освободителе, что даст народу счастье, рабам – свободу, всем – хорошую жизнь.

Вечером старый лохаг читал письма-донесения от Атамба с западных рубежей царства, от Алцима из имения на Железном холме.

Войска уже разместились вдоль пограничного вала и заняли села, где народ ненадежен. В имении хозяйство в порядке, жена спокойна, припадков безумия не проявляет. Все как будто бы неплохо. Однако меж строк Саклей уловил то же самое, с чем столкнулся в сарае среди рабов. Крестьяне были возбуждены и открыто говорили, что пора всех эллинов изгнать из Скифии, стать под высокую руку сколотского царя Палака, слить всю Тавриду в одно сколотское государство.

– Тяжелые времена, – прошептал старик, щурясь при слабом свете бронзовой светильни. – Теперь надежда на богов да на помощь Митридата. Но тот коварен, любит хватать чужое. Что-то он потребует за свою помощь?

Близко к полуночи вошел, как всегда, быстрый и бесшумный Аорс. Он принес поздний ужин, предварительно отведав от каждого блюда – не отравлено ли?

– Ну, как в хозяйстве?

– В хозяйстве благополучно. Прибыл гонец с той стороны пролива.

Саклей поднял голову.

– Зови!

– Покушай сначала, господин. Иначе твои силы начнут падать.

– Ну хорошо, хорошо… Что же он говорит?

– Пасион убит, его дома и эргастерии оказались в руках Карзоаза.

– Это я уже знаю. Еще что?

– Дочь Пасиона Гликерия переправилась на рыбачьем баркасе и направляется в Пантикапей.

– Дочь Пасиона? – оживился Саклей. – Это зачем же?..

Саклей положил на стол недоеденный кусок. Он уже слыхал, что Пасион убит в стычке с аланами. Но сообщение о прибытии его дочери было новостью. Мысли замелькали в голове, обгоняя одна другую.

– Надо узнать, зачем она едет.

– Кушай, господин, напрасно я говорю тебе все это во время еды.

Саклей поднял на раба свои маленькие, но приметливые глазки и прищурился.

– Слушай, Аорс, – строго сказал он, – ты знаешь, что от меня что-либо скрыть так же трудно, как носить воду во рту. Ан и прольется! И ты что-то держишь за зубами и не говоришь мне. А глаза выдают тебя. Говори, велю тебе!

Аорс стал рассказывать о том, как рабы с виноградников вместе с ватагой рыбаков бежали из Мирмекия. В Мирмекии имелись владения и Саклея. Но он и бровью не повел. Побеги рабов, ночные происшествия, ограбления и убийства стали нередки в царстве, и Саклея трудно было удивить ими.

– Не то говоришь, – сморщился он, – рассказывай главное, пока я не разгневался.

– В имении вашем на Железном холме, – начал медленно раб, опасливо поглядывая на хозяина, – происшествие: бежали два раба… Бунак и Хорей… Они убили одного из стражей и ранили…

– Кого ранили? – вскричал высоким голосом Саклей, вскакивая и меняясь в лице. – Говори!

– Алцима… – успел произнести раб, но тут же тарелка с заливной рыбой раскроила ему голову до крови.

Он кинулся из комнаты, оставив Саклея бушевать.

Не ожидая приказаний, раб побежал в конюшню и велел немедля седлать лошадей. Он не ошибся. Старик высунулся из окна и неистовым голосом закричал:

– Подать лучших коней! Страже – готовиться к выезду!

После чего поспешно стал надевать панцирь и вооружаться.

Ночь была безлунная, ехать предстояло в темноте, по изрытым дорогам, с риском сломать голову коню и себе.

Но Саклей был не из боязливых.

– Осторожнее, госпожа, – мягко прозвучала сарматская речь, – дороги изрыты, и твоя лошадь может споткнуться и упасть.

– Нет, она не упадет. Хотя хуже этой лошади я никогда не имела.

– Не удивительно, госпожа моя. Ведь это не привольная Сарматия с ее табунами. Посмотри, хоть и темно, но можно разглядеть, что вокруг нас – поля, засеянные пшеницей, нигде нет свободного места.

– Поля – богатство Спартокидов, – ответила наставительно госпожа, натягивая поводья, – здесь каждая пядь земли перемешана с навозом и полита потом крестьян.

– А все-таки у нас в Сарматии лучше, – вздохнула ее спутница, трясясь в седле, – вольготнее среди степей. А здесь – как бы нас не обидели, госпожа. Я слыхала, на переправе говорили, что местные сатавки сродни скифам и ждут прихода царя сколотского Палака. А своих хозяев и царя не любят, мало царь им хлеба оставляет после жатвы и обижает очень…

– Больше слушай, Евтаксия, не то услышишь. Кто это посмеет своего царя не любить, если он богами поставлен? Царь – от богов дан!

– Да, да, от богов, я знаю. Но посмотри, госпожа добрая, что это?

Ночные путешественницы, пробирающиеся верхом на конях во тьме по ухабистым дорогам, остановились на пригорке. Их взорам предстала зловещая картина. Вдали полыхали огни пожара, алый дым кудрявыми прядями расстилался по ночному небу, сыпал искрами.