Василий Кукушкин - Избранное

Петербургская духовная консистория брак Елизаветы Павловны и Александра Михайловича Игнатьевых расторгнула. На виновника нарушения «святости брака прелюбодеянием», на Игнатьева, была наложена епитимья и семилетнее безбрачие.

Телеграмма Шестернина о решении петербургской духовной консистории поставила последнюю точку в деле о наследстве Шмита. Можно было собираться в Россию. Соскучился Александр Михайлович по родным и Ольге. Он уже видел себя на прогулке в лесу под Ахи-Ярви, когда пришло письмо из Швейцарии от старого знакомого Сагредо, бежавшего от царской охранки. Он писал, что собирается на Капри.

«…Алексей Максимович и Мария Федоровна будут рады встрече с легендарным „Григорием Ивановичем“».

— «Легендарным», — проворчал Александр Михайлович, — придумает же.

Но хотелось повидать Горького и обаятельную Марию Федоровну. В 1905—1906 годах сколько они помогали Игнатьеву и товарищам из боевой технической группы. Приятно, что Горький его не забыл, ждет, приглашает в гости…

В первый день возвращения Александра Михайловича из Италии домой состоялся откровенный разговор.

— Чем ты, Шура, занимаешься, я давно догадался, но, пойми, до седых волос и в императорском петербургском университете не держат, — говорил с упреком отец. — Разве революции не нужны высокообразованные люди? Используй затишье, возвращайся в университет.

Третий месяц посещает лекции Александр Михайлович. Но чувство одиночества его давит: лет на восемь — десять он старше сокурсников, потому и задумывается все чаще об экстерне. Знаний у него достаточно. Затем можно всерьез взяться за свое опытное поле…

Казалось, что теперь уже ничто не помешает закончить университет…

Недавно Александр Михайлович задержался в библиотеке. Когда он вышел на пустынную улицу, то заметил у фонаря человека в поношенном пальто и котелке. Незнакомец отправился за ним следом. На Вознесенском проспекте в зеркале парикмахерской Александр Михайлович разглядел его испитое лицо, выпуклые, как у деревянной куклы, недобрые глаза. На следующий день этот тип толкался напротив городской бойни. Следил за окнами квартиры. Шпик о чем-то шушукался с дворником.

Что навело полицию на след? Склады оружия хорошо замаскированы. На той неделе Александр Михайлович был в Ахи-Ярви, сам едва отыскал в лесу тайные склады. Дерн и посаженные для маскировки елочки прижились…

Ночью в квартиру постучали, хотя есть звонок.

Пристав вошел в комнату Александра Михайловича. Городовой и дворник остались в коридоре.

— Игнатьев?

— Он самый. — Александр Михайлович, прикрываясь одеялом, опустил с кровати ноги.

— Александр Михайлов? — продолжал пристав уточнять и, придвинув к себе венский стул, сел посреди комнаты.

— Михайлович, — поправил Александр Михайлович. — В провинции теперь и то уважительней человека величают.

Пристав недовольно засопел; по уху арестованному не дашь — политический, отец действительный статский советник. Шуму не оберешься.

— В России так исстари принято. Чей сын, по тому и пишется, в данном случае Михаила, вот и есть Михайлов сын, — пробурчал наставительно пристав.

Пререкаться с приставом — бесполезное занятие, скорей бы выяснить, чем вызван ночной визит. Кажется, отец не проснулся, с месяц он принимает снотворное.

— Чему обязан ночным вторжением? — спросил насмешливо Александр Михайлович. — Не пришли ли нанимать меня репетитором?

— У начальства узнаете, а мне велено взять с постели и доставить на… — Пристав запнулся и, помолчав, велел Игнатьеву одеваться.

Пристав торопил, значит, обыска не будет, а то бы весь дом перетряхнули. Городовые усердно ищут крамолу, вспарывают матрацы, подушки, учиняют погром на книжных полках.

Александр Михайлович покорно оделся, взял первую попавшуюся на столе книгу и журнал.

— Родных можно предупредить? — спросил он. — Чтобы не беспокоились, к завтраку вряд ли вернусь.

— В моем присутствии, — неохотно разрешил пристав.

Отец проснулся, в плохо запахнутом халате он рвался в комнату сына. Городовой, почтительно вытянувшись, загораживал дверь и заученно бубнил:

— Простите, ваше превосходительство, к арестованному нельзя. Ваше превосходительство…

Из спальни выглядывала Варя, обнимая перепуганного, плачущего Мишу. Кухарка сердито выговаривала дворнику, воинственно размахивая тряпкой перед его усатой физиономией.

Александр Михайлович оттолкнул городового, подошел к отцу.

— Не беспокойся, папа, произошло недоразумение, ищут какого-то другого Игнатьева.

— Дай-то бог!

У подъезда ожидала мрачная тюремная карета. Кучер, как угрюмый ястреб, сидел на облучке. Он даже не посмотрел, кого сажают в карету. Привык — за ночь один-два выезда.

Забившись в угол кареты, Александр Михайлович старался определить, куда его везут. На Шпалерную, в дом предварительного заключения, проста дорога: по Забалканскому, Загородному и Литейному — всего один поворот. Кучер столько раз круто разворачивал карету, что арестованный запутался и потерял ориентировку. Наконец привезли его в какой-то полицейский участок, заперли в комнату без окна, с решеткой на двери. Утром посадили в карету с опущенными шторами, под охраной двух полицейских доставили на Тверскую. В жандармском управлении продержали чуть ли не до вечера и в той же карете доставили в тюрьму на Шпалерную. Нигде не допрашивали Александра Михайловича, не называли его фамилию, передавали и принимали молча, как знакомую вещь.

В тюрьме флегматичный дежурный надзиратель записал Игнатьева в книгу, велел раздеться догола. Он перетряс, перещупал одежду. Отобрал у Александра Михайловича перочинный нож, ремень, учебник Бекетова «География России» и свежий номер журнала «Ботанические записки», которые разрешил ему взять пристав.

Оконце камеры, куда препроводили Александра Михайловича, выходило в глухую стену. Только если лечь на пол, можно было увидеть кусок серого осеннего петербургского неба. Арест для него не был неожиданным, он сам удивлялся, что до сих пор на свободе. Охранка могла же наконец докопаться, что таинственный «Григорий Иванович» — организатор переброски оружия, боеприпасов, нелегальной литературы — и владелец имения в Финляндии Александр Михайлович Игнатьев одно и то же лицо. Полиции известно и про его участие в получении наследства Шмита. А за что арестовали? Пока лишь догадки и предположения. Хотя он и старался держаться, но неизвестность угнетала. Как вести себя на допросе?

Более вероятно, что его арестовали за последнее «преступление». В артиллерийской гвардейской бригаде, где он проходил двухнедельный военный сбор, давал читать солдатам листовки Петербургского комитета партии. Восстанавливая в памяти, кто бы мог его выдать полиции, Александр Михайлович почему-то подумал на Усатенко. Подозрительно, что кондуктора с Финляндской дороги прислали проходить военный сбор в ту же бригаду, в ту же батарею. Но он держался от Усатенко подальше. Мало ли в жизни бывает совпадений. «Мир тесен», — отогнал подозрение Александр Михайлович, лег на жесткую койку и неожиданно крепко уснул.