Борис Камов - Мальчишка-командир

И снова весь класс, дружно грохнув крышками парт, обернулся к Аркадию. У Голикова остановилось дыхание, и он почувствовал, как жар заливает лицо, шею и даже спину, будто он очутился на палящем солнце. А Галка продолжал:

— Я прочитал это сочинение в двух соседних классах. Оно произвело большое впечатление. Я нахожу, Голиков, что у вас есть литературные способности. А рано пробудившиеся способности — большая редкость. Не следует думать, господа, что Голиков непременно будет писателем, но если захочет, то сумеет им стать. Мне было бы приятно, Голиков, если бы вы нашли время посетить меня. Мы ведь с вами соседи? Придете?

Аркадий, не подымая от смущения головы, кивнул. Мелибеев сзади кольнул его остро отточенным карандашом. Голиков вскочил.

— Спасибо. Приду обязательно.

...Галка снимал квартиру в обширном доме священника Никольского. Когда Аркадий потянул шнурок звонка, дверь открыла служанка лет сорока, одетая в серое платье с белым передником.

— Вам сюда, — произнесла она, не дожидаясь вопроса, и показала на дверь, откуда слышались ребячьи голоса. Их перекрывал высокий, знакомый и в то же время какой-то новый, приветливый и домашний голос Николая Николаевича.

Голиков постучался и вошел. В просторной комнате стояла низкая софа, низкий столик, невысокие стулья, как позднее узнал Аркадий, сделанные по чертежам самого Галки. На софе и на стульях, уткнувшись в книги, сидели мальчики в форме реалистов — Аркадий их встречал в училище. А за столом расположились двое совершенно незнакомых ребят — один в клетчатой рубашке, а другой в пиджаке с подвернутыми рукавами. На Аркадия ребята взглянули мельком, без всякого интереса.

Зато Галка, который сидел за письменным столом, заметив Аркадия, поднялся навстречу. Николай Николаевич был в белейшей полотняной рубашке и бархатной куртке.

— Я рад, что вы у меня, — сказал учитель. — Посмотрите, вдруг вас что заинтересует.

Вдоль стен темнели застекленные шкафы. В одних стояли книги: энциклопедия Брокгауза и Ефрона, роскошные издания классики — Шекспир, Шиллер, Гете, Пушкин, Лев Толстой и много других произведений в солидных и пестрых обложках. А в одном шкафу книг не было — там лежали морские раковины, словно обросшие редкой бородой кокосовые орехи, засушенные морские звезды, китайские, темного лака шкатулки с тонкой витиеватой резьбой, позолоченная фигурка индийского бога Будды, кривой нож в деревянных ножнах, резной, из слоновой кости шар и много других диковинных вещиц. Галка привез все это из дальних стран. О его путешествиях и коллекции в городе и училище было много разговоров.

Соблазн прикоснуться к этим сокровищам хотя бы пальцем был так велик, что Аркадий спрятал руки за спину.

— Здесь все можно трогать и брать руками, — сказал Галка.

Аркадий схватил нож в деревянных ножнах, потянул костяную рукоятку. Блеснул кривой, острый, не тускнеющей стали клинок. Но что делать с ножом, если ты не в лесу и даже не на берегу реки, где можно срезать хотя бы ивовый прутик? Аркадий положил на место кинжал и взял костяной прозрачный шарик.

Он был словно соткан из тончайших кружев, какие носила мама, только здесь они были из слоновой кости. Положив шарик на ладонь и поднеся его поближе к висячей лампе, Голиков увидел внутри еще один шарик, только поменьше. А там и третий. Всего он насчитал шесть штук.

Аркадий засмеялся. Он сразу разгадал, в чем здесь хитрость. Дедушка Исидор вытачивал матрешек, каждая состояла из двух разъемных половин. Аркадий попытался разнять и шарик, ему это не удалось, и он подошел к Галке.

— Шарик не разнимается, — ответил учитель, выводя кому-то аккуратную тройку.

— Склеен? — мгновенно сообразил Аркадий.

— Нет, — усмехнулся Галка, отрываясь от тетрадки, — выточен из целого куска.

— Вы шутите, — улыбнулся Аркадий. — Как же тогда эти шарики засунули внутрь?

— Их внутри и вытачивали. Чтобы сделать такой шарик, мастеру иногда требовалось полгода. Представляете, какая нужна воля и терпение?

Аркадию показалось, что шарик стал очень тяжелым, и он положил диковинку на место. Зато в дальнем шкафу он сразу увидел «Приключения Тома Сойера» — эту книгу в Арзамасе невозможно было достать даже в библиотеке — и «Пятнадцатилетнего капитана». И хотя нельзя было читать сразу две книги, Аркадий забрал с полки обе, уселся на низкий диванчик, открыл «Тома Сойера» — и оторвался, лишь заметив, что все давно ушли.

— Ой, который же это час? — вскочил он и покраснел, увидев, что уже начало двенадцатого. Он кинулся к шкафу, чтобы поставить книги на место.

— Если желаете, возьмите их с собой, — сказал, входя в комнату, Галка.

Аркадий стал бывать у Николая Николаевича каждый день. Мама говорила: «Это неприлично», а он не мог ничего с собой поделать. Когда бы Голиков ни пришел, он заставал уже пять-шесть учеников. И если Николая Николаевича не было за столом, Аркадий шел в соседнюю комнату, превращенную в столярную мастерскую. Здесь, надев кожаный фартук и перевязав тесемкой волосы, похожий на простого мастерового, Галка пилил, орудовал рубанком, стучал деревянным молотком, сооружая этажерки, табуретки, шкатулки. Мальчики, которых увлекало столярное ремесло, смотрели или помогали, вытачивали что-то сами под внимательным взглядом учителя. А закончив дела в мастерской, Николай Николаевич выходил в читальню, где его дожидались другие ребята — книжники, и каждый обращался со множеством накопившихся вопросов.

Все Аркадию было здесь по душе, смущало только одно. Он боялся, что Галка заговорит с ним о его литературных способностях и о том, как становятся писателями. А Голиков не желал больше сочинять стихи и не собирался быть писателем. Эта профессия ему совершенно разонравилась. В ней все было непонятно. Когда Аркадий писал сочинение в стихах, он мог поклясться, что испытывал вдохновение, которое осеняет лишь настоящих поэтов. Он был убежден, что у него рождаются гениальные строки. А Галка небрежно назвал их «доморощенной поэзией». Когда же он, Аркадий, наспех, в один присест написал даже не сочинение, а просто воспоминания об отце, Галка заявил, что это бесподобно. Как же тут понять, когда ты делаешь работу хорошо, а когда плохо?

Или Галка уловил эти мысли, или по иной причине, но к разговору о литературных опытах самого Аркадия он больше не возвращался. Зато охотно беседовал с ним о книгах и судьбах великих писателей. Первый такой обстоятельный разговор состоялся в тот вечер, когда Аркадий вернул «Тома Сойера» и «Пятнадцатилетнего капитана».

— Понравилось? — спросил Галка.

— Очень.

— А какая больше?

— Обе одинаково. — И увидел досаду на лице учителя. — Разве это плохие книги?

— Нет, очень хорошие. Просто я надеялся, вы уловите различие. Я понимаю, вас увлекли приключения, поэтому я вот что хочу сказать: романы, которые вы прочли, созданы двумя очень талантливыми и разными писателями.