Эдвард Резерфорд - Русское

– Хорошо, – заметил он. – Давай мне знать обо всем, что важно.

Так прошел Юрьев день. И следующий день за ним. И еще один.

На седьмой день, проснувшись вскоре после рассвета, Михаил был потрясен, но в душе не удивлен, обнаружив, что Карп исчез вместе с лошадью, а на столе лежит маленькая кучка денег.

Спустя три дня крестьянин из деревеньки на реке верстах в восьми от Грязного появился у него на пороге.

– Вчера утром через нашу деревню проехал Карп. Его уже и след простыл. Сказал, что оставил вам деньги за лошадь, и просит прощения, что не мог оставить больше.

Михаил кивнул.

– А не сказал, куда путь держит?

– А как же, сказал. В Дикое поле.

Михаил вздохнул.

Он давно подозревал. Может быть, в конце концов, там Карпу и место.

Дикое поле – бескрайняя степь, земля, куда в последние десятилетия уходили беспутные молодые люди, подобные Карпу, сбиваясь в шайки то ли разбойников, то ли воинов, которые сейчас стали именовать себя казаками.

Да, в Диком поле ему самое место. Они никогда больше его не увидят.

– Он просил присмотреть за медведем, – сказал напоследок крестьянин. Вечером того же дня до Русского дошла другая, пугающая весть: люди царя Ивана увезли митрополита.

Елена не утратила веры. Она еще могла родить сына.

Ее всячески поддерживал Стефан. Хотя она никогда не говорила с ним о Борисе, священник примерно догадывался, как складывается их совместная жизнь. Чем более он узнавал ее, тем более ей сочувствовал, но неизменно давал ей духовное наставление, приличествующее его священническому сану.

«Мы сподобимся Господня воздания, не взыскуя личного счастия, – напоминал он ей, – а через самоотречение. Господь наш говорит: „Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное“. Посему надобно прощать, надобно страдать, но прежде всего надобно верить».

Елена верила. Она верила, что в конце концов Господь пошлет ей сына, она верила, что когда-нибудь ее супруг сойдет со своего пути.

Некоторое время после исчезновения отца она верила, что и того удастся спасти. Но Борис, тщательно изучивший дело, сказал ей, что тестя казнили. Он не уточнил, как именно. Елене показалось, что это событие потрясло ее мужа.

Может быть, надеялась она, теперь он возвратится на стезю праведных. По крайней мере, она молилась об этом, однако пока Господь не услышал ее молитвы.

А как родить сына? Существовал способ, к которому прибегали крестьянки; о нем однажды поведала ей попадья. Он заключался в том, чтобы натереть тело, и в особенности срамные части, постным маслом с медом.

«Говорят, действует безотказно», – уверяла ее подруга.

И потому сейчас, пока мужчина, которого она на самом деле любила, подавал ей духовное утешение, она готовилась, как только могла, пожертвовать собою ради мужа, ибо видела свой долг в том, чтобы спасти его погружающуюся во мрак душу.

Весна 1569 года принесла с собой холода и предчувствие очередного неурожая. С полей Ливонской войны пришла весть о том, что враг захватил один укрепленный город. Все были угнетены и опечалены.

В начале июня у Даниила состоялся еще один разговор с Борисом.

К этому времени монаха охватило беспокойство. Дела в Русском обстояли неважно. Нельзя сказать, что вина в том лежала на нем одном. События последних лет: неуклонно повышающиеся налоги на Ливонскую войну, хаос, вызванный творившей страшные злодеяния опричниной, конфискации земель, – все это сказалось на экономике страны. К тому же случились несколько неурожайных лет. Доходы от Русского резко понизились, и старый игумен пребывал в растерянности, сегодня жалуясь Даниилу на недостаток доходов, а завтра признаваясь: «Может быть, мы слишком строги к людям в эти трудные времена».

Несколько раз Даниил замечал, как старик умоляюще глядит на Стефана во время этих разговоров. С этим нужно было что-то сделать.

А впридачу еще и разгневали царя, прошлой весной отослав ему неуместное прошение. Эта оплошность также не укрепляла репутацию Даниила.

Ведь царь, вместо того чтоб согласиться пожаловать монастырю земли или отказать, отправил монахам странное, но оскорбительное послание. Это была всего-навсего воловья шкура. Гонец, который привез ее, молодой опричник, явно выполняя указания государя, с насмешкой швырнул ее под ноги старому игумену и перед всей собравшейся братией выкрикнул:

– Царь повелел передать вам: положите эту шкуру наземь, и он отдаст вам всю землю, которую она покроет.

– И только? – спросил, вне себя от ужаса, игумен.

– Нет. Царь лично обещает навестить вас и даровать вам землю, которую вы выберете, а также все, что вы заслуживаете.

– Это ты, Даниил, навлек на нас царский гнев, – печально заметил игумен, когда гонец удалился. – А вот что делать с воловьей шкурой?.. – Он вздохнул. – Думаю, придется ее сберечь.

С тех пор шкура хранилась в покоях игумена, служа тревожным напоминанием о том, что царь Иван когда-нибудь их навестит.

Таким образом, первой задачей Даниила было поставить Стефана на место. Это оказалось нетрудно.

– Полагаю, ты должен знать, – сказал он Борису, – что с тех пор, как умерла его жена, священник стал проводить у тебя в доме больше времени, чем прежде. – А вдобавок присовокупил: – Ты как-то сказал мне, что он еретик. А я видел, как ему что-то передал англичанин, которого ты сюда привозил. Я слышал, что все англичане – протестанты. А передал ему англичанин лист бумаги.

Этого было достаточно. Даниил нисколько не сомневался в успехе своего замысла. Борис не проронил ни слова, но Даниил был уверен, что и этого довольно.

Для Бориса год 1569-й уже был годом мрачных предзнаменований. Росла крамола в Новгороде и Пскове. Далеко на юге, в Крыму, турки-османы вместе с крымскими татарами, по слухам, готовили нападение на города в южном течении Волги. А летом пришла весть о том, что две державы, Литва и Польша, хотя много лет между ними и так существовал союз, формально объединились в одно государство – Речь Посполитую и во главе его стал католик – король Польши.

– А это может означать только одно, – сказал он Елене, – католики заполонят все наши земли от Киева до Смоленска, даже на пороге у нас обоснуются.

А теперь монах говорит, что жена могла изменить ему со священником. Он не произнес ни слова, но много часов размышлял над услышанным.

Он не знал, что и думать. Какая-то часть его души преисполнилась ярости и отвращения к еретику-священнику, которого он всегда недолюбливал, и к собственной жене. Но если Даниил думал, что это беспроигрышный способ опорочить Стефана или по меньшей мере изгнать его из Русского, то его придется разочаровать.

Борис решил пока ничего не предпринимать, только приказать тайно наблюдать за ними.