Дмитрий Балашов - Цикл романов государи московские. Компиляция кн 6-9

События путаются в разных летописных сводах, переезжают из года в год. Поздняя, Никоновская, те же факты излагает на год ранее московского летописного свода конца пятнадцатого века. Историки тоже разноречат друг другу, и как бы хотелось иметь под рукою сводные хронологические таблицы с выверенными хронологическими датами! Но их нет (как нет и многого другого – истории русского костюма, например!). Или это попросту моя личная неграмотность, и где-то кто-то все это знает, и тогда обязательно по выходе книги, ежели подобное событие произойдет, уязвит меня в незнании… Пусть уязвляет! Возможно, когда-нибудь в старости – гм-гм! мне уже за семьдесят! – наступит пора, когда вопрос о куске хлеба на каждый день потеряет свою остроту, я смогу собрать всю критику в свой адрес и перепроверить несчастную хронологию, установивши, наконец, зимой 1405/1406 или зимой 1406/1407 года (или 1407/1408?) Шадибек убил Тохтамыша в Симбирской земле?

К чему вообще, казалось бы, выяснять эту чехарду сменяющих друг друга ордынских ханов? А вот к чему.

Шадибек защищал Московский улус и помогал Василию Дмитриевичу в споре последнего с Витовтом и Литвой. Тохтамыш же, подаривший было Русь Витовту в 1399 году, оставался другом литвина и в последующие годы. К покровительству Витовта прибегали и его дети, в частности, «Зелени-Салтан»

– Джелаль эд-Дин (сыновья Тохтамыша, впрочем, от разных жен, в борьбе за власть не стеснялись резать друг друга!), Тохтамыш воевал в Сибири, оставаясь постоянным врагом Большой Орды и мечтая утвердиться в Сарае. Воевал и с Темир-Кутлуком, загадочно погибшим во цвете лет, воевал и с юным Шадибеком, за спиною которого, как и за спиною его предшественника, стоял загадочный Идигу – Едигей русских летописей, который враждовал с Витовтом и слал, до времен, ласковые послания Василию Дмитричу, называя его своим сыном. Истинных же намерений его не ведал никто.

Такова была расстановка сил на великой русской равнине, когда, то ли в начале 1406-го, то ли в конце 1406 – начале 1407 года, в метельных струях, пробивая копытами передовых глубокие снега, что замели все пути-дороги, двигалось в Заволжье конное татарское войско.

Мохнатые кони тяжко ступали, отфыркивая лед из ноздрей, шубы, тулупы, овчинные и суконные монгольские дэли, русские опашни и армяки, что у кого было, натянутые подчас поверху чешуйчатой тяжелой монгольской брони, а то и поверх стеганых тегилеев на суконной подкладке, были запорошены снегом. Липкий снег лежал на мохнатых остроконечных шапках, сек лица, завивался в гривы и хвосты коней. В струящихся потоках серо-синей морозной мглы то выныривая, то пропадая тянулись кони победителей, за которыми кое у кого скрученные арканами и привязанные к седлу поводного коня чернели, также закутанные кто во что фигуры полоняников. Среди них знатные воины, за кого можно было взять выкуп, и женщины-татарки, отобранные из обоза врага и сожидающие теперь своей новой участи: быть ли проданными на базаре Сарая, или войти в юрту победителя младшей женой. За войском сплошною серою шевелящейся облепленной снегом пеленой покорно топотали овцы, на снегу там и сям оставались трупы выбившихся из сил животных, а вослед войску бежали стаи голодных зимних волков, набрасывающихся в драку на издыхающую скотину. Впереди, окруженный нукерами, вдосталь закутанный в тонкую бело-рунную овчину, ехал хан Шадибек с тем же, как и у его воинов, красным, иссеченным колким снегом лицом, щуря глаза от ветра и взглядывая вперед себя в снежную муть. Хан был счастлив. К седлу его коня был приторочен тяжелый кожаный мешок, в котором находилась самая дорогая добыча из всего, захваченного в победоносном бою, – голова хана Тохтамыша. Шадибек время от времени трогал мешок концом плети и довольно щурил глаза. Многолетняя пря оканчивалась, победно оканчивалась! Теперь наконец он станет законным повелителем Большой Орды и, как знать, возможно, вскоре и всего наследия Батыева! Сплотит Орду, подчинит непокорных беков, и вновь возродит падающую славу степной империи! И вновь у ног ордынского хана, у его ног! будут простираться послы западных и восточных земель, искать у него покровительства и защиты, привозить к нему золото, парчу, дорогие индийские камни, рабынь и оружие! И он заведет гвардию из гулямов – как у самого великого Тимура, Гур-Эмира, Железного хромца, как его называют русичи! И что скажет ему тогда старый Идигу? Впрочем, Идигу наверняка уже поджидает его в Сарае с полоном и добычей, и будет гордиться его успехами!

Кони идут шагом, проминая снег. Воет метель. Черные, ежели глянуть издали, всадники на своих мохнатых конях то возникают, то тонут в текучем сизом пологе летящих снегов. Подрагивают притороченные к седлам копья. Торока (переметы) набиты добром, лопотью, узорочьем, оружием – удоволены все, и теперь лишь только бы добраться до Сарая!

В редких припутных деревнях одни древние старухи и старики. Жители дернули в леса, уведя скотину. Сидят теперь в лесных схронах, в землянках, понаделанных загодя, а то и просто под кучами бурелома, в брошенных берлогах медвежьих. Тут же терпеливая голодная скотина, которой, кроме хвойных лап и березовых почек, нечего предложить. Все пережидают, пока пройдет войско, не то запросто уволокут скотину с собой! Не посмотрят, кто ты есть: татарин, чуваш, мариец али удмурт, хоть кричи, хоть кланяйся, все одно, уведут с собою!

Воет метель. Победоносная рать хана Шадибека возвращается к дому.

Уже на подходах к Сараю рать начинает понемногу таять. Степные эмиры уводят своих воинов к зимним кочевьям. Где-то горько плачет, кричит, расставаясь с матерью, молодая пленная девка: та и другая захвачены разными воинами. В Сарае полки и вовсе менеют числом. Поход окончен! Впереди – теплая юрта, чумазая жена, едкий кизячный дым костра, дети, что тотчас облепляют вернувшегося с победою родителя, горячая шурпа или вареная баранина. Зовут есть, и старая жена, сдерживая недовольство, свысока поглядывает на робко жмущуюся к порогу полонянку, приведенную мужем ей в помощницы, себе – на постель, приходится пережить, не прекословя. Закон разрешает иметь четыре жены, а наложниц никто не считает даже – сколь может прокормить господин!

В низкий загон, перекрытый жердевою кровлей и камышом, загоняют худых, едва добредших баранов. Ничего, дошли дак оклемают! Добытую в бою аланскую саблю господин юрты бережно вешает над своим ложем. Редкая добыча! Стоит, почитай, нескольких русских рабов! Пьют кумыс. Полонянка, которой милостиво сунули недогрызенную кость и тоже плеснули в чашку шурпы, торопливо ест, вся сжимаясь от предстоящего: ей делить постель с господином тут же, в юрте, на глазах у биче-беки, старой жены, и та будет ее потом из утра шпынять и гонять по работам, как будто ее воля была в том, чтобы оказаться здесь!