Ион Деген - Рассказы (публикации 2009–2017 годов)

— Чого його тут уси зовуть хулиганом. Мени здаеться, що вин зовсим не погана людына.

Так я узнал, что слух о происшедшем накануне дошёл до института.

А случившееся действительно не могло произвести благоприятного впечатления. Я подробно описал это в книге «Из дома рабства». Придя получать свою первую врачебную зарплату после трёх недель работы, зарплаты я не получил. Директор Киевского института усовершенствования врачей профессор Кальченко не отдал приказа по институту о моём зачислении клиническим ординатором кафедры ортопедии, травматологии и военно-полевой хирургии, хотя приказ министра здравоохранения Украины был ему вручён и он уверил заведующего кафедрой, что я могу приступить к работе. Кончилась эта история печально. Голодный, уставший после операционного дня, удрученный неизвестностью и абсолютным, действительно абсолютным отсутствием денег я зашёл в кабинет директора, где подвергся издевательствам профессора Кальченко.

Последним, что нажало на спусковой крючок, оказалась подлая антисемитская фраза директора института, что хромота моя вполне могла быть не результатом ранения, а заболевания или травмы в детстве, а ордена я вполне мог купить в Ташкенте. Сознание моё раздвоилось. Я понимал, что не просто преступаю нормы поведения, но даже все границы здравого смысла. Левой рукой я схватил его красивую вышитую сорочку на груди вместе с волосами, а прямой правой вложил всего себя в удар. Кровь из носа обильно окрасила сорочку и костюм. Две щедрые гематомы синими фонарями украсили и ещё более сузили его монголоидные глаза.

А уже примерно через час приказом заместителя министра здравоохранения Украины, который, — так уж случилось, — весьма благосклонно отнёсся к моему удару (так уж случилось — в книге этому есть объяснение) был переведен на работу в Киевский ортопедический институт. Разумеется, с титулом хулигана еврею начинать работу было не очень весело. Но… как говорят, из песни слов не выкинешь.

Это то, что было. В ортопедическом институте случившееся ни у кого не вызвало сомнения. Хулиган. А вот мой товарищ-однокурсник, приехавший из Чернигова на усовершенствование по психиатрии, воспринял рассказ о случившемся не просто с недоверием, но даже оскорбил фразой: «Ну и лгун же ты! Начинающий врач врезал по морде профессору, директору института. Надо же придумать такое!» После этого я замолчал и уже не реагировал на его провокации в попытке возобновить разговор на эту тему. Но однажды… Мы спустились по улице Ленина и свернули на Крещатик у гастронома. Мой товарищ внезапно расхохотался. Я посмотрел на него с удивлением и сказал:

— Я понимаю, что ты психиатр. Но этот беспричинный хохот! С таким относительно небольшим стажем уже стать психом — просто невероятно.

— Ты что — не заметил?

— Что не заметил?

— Профессор Кальченко шёл нам на встречу. Увидев тебя, сразу шмыгнул в подворотню.

Я промолчал. Не стал ему напоминать реакцию на мой рассказ. Реванш был мне ни к чему.

Но вернёмся к первому дню в ортопедическом институте. Реплику санитарки я услышал случайно. А вот старшая операционная сестра София Борисовна внимательно осмотрела меня и сказала:

— Просто удивительно. Вылитый доктор Абелев. Даже хромаете одинаково. Но доктор Абелев был очень интеллигентным и деликатным человеком.

В течение нескольких следующих дней мне ещё неоднократно приходилось выслушивать удивлённые возгласы сотрудников клиники «Ну, просто однояйцовые двойники с доктором Абелевым!»

Постепенно прекратились разговоры о моём невероятном подобии замечательному человеку и отличному врачу доктору Абелеву, который до своего последнего часа работал в этой клинике. И я, естественно, забыл об этом.

Не вспомнил даже, когда выяснилось, что в Киеве у меня есть двойник.

Однажды моя бывшая пациентка рассказала мне следующую историю:

— Я вышла из кинотеатра «Киев» и столкнулась с вами. Как раз накануне из гастролей в Исландию вернулась наша дочь. Мне захотелось похвастаться, а заодно ещё раз поблагодарить вас. Короче, прошагала с вами до самой Бессарабки. Правда, была как-то удивительна ваша реакция. Очень уж односложно и как-то неохотно вы отвечали. Как-то очень холодно. И вдруг вы мне заявили: «Интересно бы встретиться с этим самым Ионом Лазаревичем, с которым меня все путают». Тут я присмотрелась и увидела, что у него на лице нет вашего шрама. А так — всё один к одному. И палочка в левой руке. И хромаете одинаково.

К этому рассказу, — не помню уже, почему, — я отнёсся как-то без особого энтузиазма. Но вскоре мне снова напомнили о двойнике.

На сей раз это была не просто знакомая, а самая близкая подруга моей жены. Между нами были чуть ли не родственные отношения.

В тот вечер с женой мы слушали концерт в Октябрьском дворце. Во время антракта к нам, сидящим во втором ряду партера, подошла подруга жены и почти закричала: «Как ты успел очутиться тут?» Естественно, мы не поняли, что именно вызвало такое удивление подруги. Оказалось, что буквально несколько секунд назад она столкнулась со мной в фойе бельэтажа. Её до мозга костей возмутило, что, глядя ей прямо в глаза, я даже не поздоровался. А на её вопрос, в чём дело, не только не ответил, но как-то нагло приподнял плечи и, хромая, прошёл мимо. Она знала, где наши места в партере, и поторопилась пожаловаться своей ближайшей подруге на хамское поведение её мужа, или, в самом лучшем случае, выяснить, чем она заслужила такое отношение. До чего же трудно было убедить её в том, что в антракте мы не поднимались из своих кресел. Мне очень хотелось разыскать своего двойника. Но тут началось второе отделение концерта, и я не пошёл на розыски.

Мне кажется, что и эта история выветрилась из моего сознания, как только мы покинули Октябрьский дворец. Что уж говорить о последующих годах, так плотно загруженных действительно важными событиями. Пустячок. Но изложить это я был обязан, чтобы не прерывать обещанного рассказа. Да, конечно, это следовало сделать именно в такой последовательности, а не начинать с последнего дня нашего пребывания в Советском Союзе — дня, предшествовавшего истории, которую я собираюсь рассказать.

Утром мы приехали в Чоп, станцию на границе с Чехословакией. Вымочаленные предотъездными делами, издевательствами властей и чиновников, мы с естественной для советских граждан опаской, хоть уже не были советскими гражданами, думали о том, как пройдёт этот день до того счастливого момента, когда мы покинем пределы великого и могучего. По нашим предположениям, таможне не к чему будет придраться. Правда, моя палочка из стальной нержавеющей трубы, залитой свинцом. Поэтому, увидев утром таможенника с большой звездой на погоне с двумя просветами (не знаю, какие там у них звания), я обратился к нему с просьбой взять мою палочку, на кухне ресторана выплавить свинец, проверить, снова залить свинец и вернуть мне палочку, когда мы будем проходить таможню. Разумеется, вся эта работа будет мной оплачена. Таможенник улыбнулся, снисходительно похлопал меня по плечу и сказал: «Будьте здоровы, доктор». Не знаю, что нас больше удивило — доброжелательное отношение таможенника, или то, что я ему каким-то образом известен, хотя пути наши нигде никогда не могли пересечься.