Ион Деген - Рассказы (публикации 2009–2017 годов)

Попытка рассказать правду о войне. В этом рассказе не придумана ни одна буква. Никакой беллетристики. Осознаю, что правда субъективна. Может быть, гвардии майор Дорош мог бы оспорить мою правду, основанную на увиденных мною документах представлений к наградам. Что уж говорить о документах, которых не видел? Только слышал, как представлял меня командующий Третьим Белорусским фронтом генерал армии Черняховский. А затем, получив очередной большой орден, решил, что он и есть вместо того, на что был представлен. И вдруг 8 сентября 1948 года московское радио, назвав меня, прибавило к моему имени награду, к которой представил меня генерал армии Черняховский. Оказалось, что даже московское радио может ошибиться. Не получил я этой награды. В последний раз следы её появились в Киевском облвоенкомате в мае 1965 года, к двадцатилетию со Дня Победы.

Закончен бессвязный бессюжетный и, вероятно, бестолковый рассказ, словно внуку и его друзьям за рюмкой водки пытаюсь поведать хоть какую-то частицу правды о войне, о которой у них весьма смутное и очень далеко не всегда правильное представление.

Непроста эта правда о войне. А ведь я коснулся только одной маленькой темы, имеющей отношение к этой правде. Истина ли она в последней инстанции?

Нет ли даже в ней только крупицы правды?

Не знаю. Простите.

29.06.2012 г.

Когда я впервые задумался об этом? Нет, не могу точно ответить. Определённо, не тогда, когда впервые прочитал лермонтовский «Маскарад». Даже не тогда, когда был очарован сонатой для клавесина и скрипки Моцарта. Почему возникновение этой мысли пытаюсь привязать именно к названным шедеврам? Не помню, тут ли, сразу же после прочтения «Маскарада», я узнал, что Лермонтов написал его в девятнадцатилетнем возрасте. Не помню, тут ли, прослушав сонату, узнал, что Моцарт написал её в шесть лет. Не помню. И только увидев фреску Эль Греко в церкви Санта Мария Бланка в Толедо, на которой облака были такими, какими их можно увидеть с борта летящего над ними реактивного самолёта, а не с земли, подумал о некоторых странностях творчества гениев. Это было начало.

Объясните, мог ли Эль Греко видеть облака такими, какими он их изобразил? Пушкин написал поэму «Руслан и Людмила», когда ему было девятнадцать лет. Это ещё можно понять. Гений! Но откуда у Лермонтова, девятнадцатилетнего юноши, пусть тысячу раз гения, знание жизни такое, как у героев «Маскарада»? Семнадцатилетний Моцарт гениальный музыкант с невероятной техникой пианиста. Это понятно. Пусть в этом возрасте гениальный композитор уже написал массу мелких композиций. Это с трудом я ещё могу понять. Но в таком возрасте четыре оперы, тринадцать симфоний, двадцать четыре сонаты? Нет, этого понять нельзя, если пользоваться обычными наблюдаемыми земными категориями.

Как появились гениальные научные открытия? Что мы об этом знаем? И знаем ли вообще, если не из рассказов самих учёных? У историков науки подобные сведения можно обнаружить крайне редко. Историки науки… К работам историков, в частности, советским, российским, отношусь не без осторожности. Но к историкам науки, после того как познакомился с некоторыми работами историков науки, профессорами престижных американских университетов, кроме презрения, не испытываю других чувств. Так как же появляются гениальные открытия?

Предвижу реакцию на то, что сейчас пишу. У меня уже есть соответствующий опыт. В «Заметках по еврейской истории» был опубликован мой рассказ «Талмуд». В нём не было ничего придуманного. Среди нескольких отзывов был и такой:

«Недавно на семинаре в Кфар Сабе я слышал выступление Ионы Дегена и был им совершенно очарован. Поэтому я и стал читать эту его публикацию.

…Зачем это всё написано? Чтобы понравиться Ионе Мецгеру или Овадье Йосефу (Два видных раввина — Д.) и внести ещё и свой вклад в то навязчивое и постоянное религиозное зомбирование людей, которым и так переполнены русскоязычные средства массовой информации?

А что касается того, что в торе и талмуде есть ответы на все вопросы, то мы это уже проходили: нас учили, что они в “трудах классиков марксизма”. Остаётся только ввести тору и талмуд в программу обязательных курсов на медицинских факультетах израильских университетов».

Этот отзыв меня не удивил. Мне отлично известна психология советских атеистов. Я тоже был им. До тридцати одного года. Подчёркиваю — советских атеистов, адептов религии Атеизм. Потому что атеизм — это религия, отвергающая существование Творца. Отвергающая без всяких доказательств. Но именно верующего они обвиняют в слепой вере в недоказуемое. Они неправы. Верующий человек, к сожалению, не религиозный, то есть, не соблюдающий ВСЕХ 613 мицвот, я могу на основании данных современной науки достоверно показать им присутствие Творца, без Которого существование по меньшей мере органического мира не возможно. У меня нет представления, Кто или Что такое Творец. Я знаю, что это не дед с бородой, изображённый на миллионах христианских икон. Мне ближе всего высказывание Эйнштейна о Творце, установившим и поддерживающим порядок во Вселенной.

Но рассказ начну с пустячка, случившегося со мной ещё в пору, когда я был железобетонным атеистом. В 1946 году я написал коротенький рассказ «Придурок». С тех пор коротенькие рассказы у меня появляются и сейчас. В 1996 году был опубликован сборник таких рассказов — «Голограммы». «Совпадение?» один из рассказов этого сборника. Вот он.

В тот день вместо подготовки к гистологии я вдохновенно сочинял очередную главу повести. Потом друзья скажут, что это самое лучшее из всего написанного мною. А еще через тридцать лет единственный экземпляр рукописи будет безвозвратно утерян. Но в тот день я писал, как две славных девушки, Аля и Тася, посетили в госпитале раненого паренька.

Почему Аля и Тася? Не знаю. Так написалось. Вообще в тот день я едва успевал записывать фразы, которые сами по себе вырывались из души.

Еще не совсем пришедший в себя, я направился в сквер недалеко от дома и пристроился на скамейке рядом с пожилой супружеской парой. Старики ушли. Их место заняли две симпатичных девушки. Познакомились. Студентки педагогического института.