Ион Деген - Рассказы (публикации 2009–2017 годов)

Ко времени приезда Бориса в Израиль здесь находились более тридцати врачей-однокурсников. Большинство из них работало. Но никто, кроме меня, Бориса не увидел.

А ведь и здесь каждые пять лет до сорокапятилетия нашего выпуска, а затем ежегодно мы собирались на традиционную Встречу. Но и помимо этого праздника у нас было немало поводов для общения. Несколько раз я пытался встретиться с Борисом. Но всегда безуспешно. Более того, примерно через два месяца после приезда Бориса ко мне он немедленно прерывал телефонный разговор, а затем вообще перестал поднимать трубку.

Такое поведение Бориса не могло оставить меня равнодушным. Я поделился этим с нашими однокурсниками. Все они отреагировали примерно одинаково. Их удивило, что Борис вообще как-то общался со мной. Попытался стать на их точку зрения. Ну, что ж, закономерно, вероятно не могло не сказаться влияние термостата на керосиновой лампе.

У меня нет ни малейшего представления о его интимной жизни. Ни в студенческую пору, ни потом в Советском Союзе. Во время встречи в Израиле щипцами мне удалось вытащить из него, что он женат, что есть сын. Но на вопрос, приехали ли они вместе с ним, ответа я не получил. Единственное, известное мне это то, что он укоротил свою фамилию. Из Фихтмана стал Фихте. Зачем? Чтобы она звучала по-немецки, а не по-еврейски?

Можно было понять евреев, принявших лютеранство ради карьеры. Но ради чего Борису надо было становиться Фихте? Ведь максимума, возможного еврею в Советском Союзе, он достиг, ещё будучи Фихтманом. Непонятно. Впрочем, как и всё остальное? Но это можно было бы сказать, лишь не зная того, что пришлось пережить Борису в детстве.

На нашем курсе, состоявшем из фронтовиков и окончивших школу с отличием, было немало личностей выдающихся. Борис Фихтман, безусловно, был одной из них.

31.01.2014 г.

Йорам и Гиора даже звуком не обмолвились по этому поводу. Зачем? Нужны ли слова для взаимопонимания двух самых близких друзей, которые родились в одном квартале, двенадцать лет проучились, сидя за одним столом, вместе воевали, вместе окончили университет и разделяют одно и то же мировоззрение? У них не было сомнения в необходимости как-то обозначить себя. И все же этот подлый кусок белого картона причинял непривычное, неуютное беспокойство.

Конечно, нет необходимости доказывать Аврааму, что Йорам и Гиора не трусы. Слава Богу, они достаточно хорошо знают друг друга. Все бои прошли в одном танке. После войны Судного дня, в которой Авраам потерял ногу, Йорам и Гиора продолжают службу резервистов без своего друга. Он тоже был с ними в одном классе. И в университете они учились вместе, только на разных факультетах. Йорам — социолог, Гиора — историк, Авраам — химик. Они и сейчас неразлучные друзья, хотя Авраам не разделяет их мировоззрения. Они на противоположных концах политического диаметра. Но их споры никогда не переходят на личности. Йорам и Авраам были ранены уже за каналом, на подступах к Суэцу. Йорам с трудом самостоятельно выбрался из подбитого танка. Авраама вытащил Гиора. Из культи голени хлестала кровь. Гиора чуть не потерял сознание, накладывая жгут и перевязывая культю.

Вчера вечером поводом для спора послужила уже не абстрактная тема. Авраам назвал их слепцами. Он уговаривал их, умолял не ехать в Иерусалим на митинг пацифистского проарабского движения «Мир сейчас»,членами которого они с гордостью себя называли.

— Во имя нашей дружбы я прошу вас не ехать. — Впервые он апеллировал к их дружбе.

— Почему бы тебе во имя нашей дружбы не отказаться от своих экстремистских убеждений и не поехать с нами? — спросил Гиора.

Авраам ничего не ответил.

Йорам и Гиора отлично понимали, что имел в виду Авраам, отговаривая их от поездки. Дорога из Беэр—Шевы в Иерусалим проходит через арабские села, через Хеврон и Бейтлехем. Сейчас, когда бушуют так называемые беспорядки, когда арабы забрасывают еврейские автомобили камнями и бутылками с зажигательной смесью, эта дорога не безопасна. Йорам и Гиора понимают это не хуже Авраама. Именно поэтому они приготовили транспарант. На белом прямоугольнике картона, закрывавшем чуть ли не половину ветрового стекла «Ауди», черной тушью четко написано название их движения. Написано, правда, не на иврите. Зачем дразнить гусей? К тому же, не все арабы знают иврит. «Peace Now» — «Мир сейчас» более удобоваримо. Нет сомнения в том, что арабы не тронут своих друзей. И все-таки транспарант беспокоил их, хотя, вне всяких сомнений, они поступили вполне разумно.

Этот упрямец Авраам постоянно упрекает их в неспособности мыслить логично.

— Дисциплина логического мышления присуща представителям точных наук, естественных наук, инженерам, следователям. Вы, гуманитарии, в своей профессиональной деятельности не приучены к логическому мышлению. У вас нет в этом профессиональной потребности. У вас эфемерная конечная цель притягивает к себе цепочку абсурдных доказательств, опровергнуть которые может без усилия даже младенец. Вероятно, не случайно «Мир сейчас» — скопище прекраснодушных гуманитариев, не умеющих думать.

— Разумеется. Патент на умение думать принадлежит только фашистам, — горячась, возразил Гиора.

— Вероятно, Гарибальди тоже был фашистом.

— При чем здесь Гарибальди? — спросил Йорам.

— Если любовь к родине и стремление к национальному освобождению вы называете фашизмом, то Гарибальди, безусловно, тоже фашист. Кстати, эта мысль принадлежит не мне. Ее уже давно высказал Зеэв Жаботинский, защищая сионизм. Вы заметили, что с той поры все осталось без изменений? Враждебный мир и сейчас отождествляет сионизм с фашизмом. Ведь если быть последовательными и логичными, тои вы, мои друзья, тоже фашисты. Ведь мы с вами в одном танке защищали нашу землю, Сион. Если я не ошибаюсь, вы и сегодня добросовестно служите резервистами.

— Абсолютная ерунда! Фашизм — это не сионизм, а твое желание угнетать полтора миллиона арабов, лишенных гражданских прав. Фашизм — это не дать возможности палестинским арабам свободно жить на своей земле, в своем государстве.

— Ни я, ни мы ни кого не собираемся угнетать. А у полутора миллионов арабов, если они действительно считают себя угнетенными, есть неограниченная возможность воссоединения с более чем ста миллионами не угнетенных арабов в двадцати двух странах с колоссальной территорией. Кстати, евреи Сирии и самого демократического вашего друга, Советского Союза, лишены возможности соединиться с евреями Израиля.

— Демагогия, — возразил Йорам, — евреи Советского Союза вовсе не рвутся в Израиль.

Обычно их споры обрывались, чтобы не оборвалась дружба. Каждая сторона оставалась при своих убеждениях.