Сергей Алексеев - Возвращение Каина (Сердцевина)

Потом он бросил скальпель и, последив, как течение уносит за поворот светлеющие в воде пятна, спустился вниз и долго мыл с песком руки, избавляясь от въевшейся краски.

Домой он вернулся на восходе солнца, забрался в комнату через окно и первым делом отнес пистолет к Аристарху Павловичу. Затем разделся, еще раз придирчиво осмотрел одежду и лег.

Перед глазами, словно камешки из разбитого калейдоскопа, сыпались и сыпались обрывки холстов.

… Кирилла растолкал Аристарх Павлович, одетый в спортивные трусы и майку.

— Вставай, буди невесту! — запел он. — Ну, продирай глаза! Аника-воин!

Ему снилось, будто он стрелял в старика, но кольт давал осечки либо выстрелы были настолько квелыми, что пули застревали в стволе. А старик стоял на пешеходном мосту, не убегал, не прятался и был какой-то равнодушный, будто знал, что у Кирилла плохие, старые патроны. Но вдруг он дернулся и крикнул:

— Только не в меня!

И кольт как раз грохнул как надо, и у старика почему-то выбило только один зуб и по губам у него потекла кровь. Кирилл же давил и давил на спуск, чтобы добить, но патроны не стреляли. Его охватывала беспомощность и страх, что недобитый старик все расскажет Аннушке. И будто кто-то ему говорил, подсказывал со стороны, что нужно нажать на спусковой крючок шестьдесят три раза и лишь на шестьдесят четвертом будет выстрел смертельный. Он только начал щелкать курком, как его разбудил Аристарх Павлович.

Кирилл наскоро оделся и пошел в комнату к Аннушке. Аристарх же Павлович отправился выпускать жеребчика.

Аннушка лежала в постели бледная, в поту, с запавшими глазами.

— Заболела Аннушка, — жалобно сказала бабушка Полина. — Заболела и никого не позвала…

— Что с тобой? — Кирилл взял ее руки.

— Не знаю, — слабо улыбнулась она. — Все тело болит, суставы ломит.

— Ты простудилась! Я вызову врача!

— Изрочили ее, — определенно заявила бабушка Полина. — От дурного глаза врач не поможет.

Аннушка поднесла его руки к лицу, с удовольствием вдохнула их запах, прикрыла глаза:

— Красками пахнут… Как я люблю запах масляных красок.

До свадьбы оставалось десять дней, когда Аннушка начала вставать и ходить по дому. Строгий запрет на сквозняки и влажную погоду еще дня два подержал ее в стенах, после чего она стала рваться на улицу.

— Мне нужно к свадьбе быть в форме! — твердила она. — Если я под венцом буду ползать, как амеба, Кирилл меня немедленно бросит.

Кирилл тем временем вместе с Надеждой Александровной носились по городу и делали покупки. Пришлось трижды привозить на такси портниху с платьем, и каждый раз Аннушке что-то не нравилось в шитье — пороли, перешивали, подгоняли: у Кирилла создавалось впечатление, что смысл всей свадьбы — подвенечное платье, которое ему упорно не показывали. Должно быть, шилось что-то невероятное…

Аннушка все-таки выпросилась на прогулки — сопровождать бабушку Полину. Дело было утомительное, поскольку она через каждые пять минут, а то и чаще спрашивала, не устала ли Аннушка, не кружится ли голова и не заболели ли суставы. Болезнь у Аннушки была какая-то странная, хотя ей поставили официальный диагноз — тонзилит, который якобы дает осложнения на суставы. Одним словом, простуда. Но протекала она необычно: вдруг под утро поднималась температура, в теле начиналась сначала приятная ломота, как бывает после сладкого сна, затем эта ломота переходила в болезненную, грызущую каждый суставчик. Днем же все проходило, и оставалось лишь легкое головокружение и слабость.

На прогулках Аннушка оживала, и потому они становились продолжительней, тем более погода после недельных дождей вновь установилась жаркая и сухая. Чаще всего они гуляли по аллеям в дубраве, где кроны почти не пропускали лучей и было прохладно. Аннушка подкатывала коляску вплотную к деревьям и заставляла бабушку Полину обнимать дуб.

— Он дает силы! Разве вы не знаете, что человек напитывается энергией дерева? Ведь уже доказано, что энергия человека и дерева совершенно одинакова по природе. Только каждый должен знать свою породу дерева. Но дуб — универсальный для всех славян. Он как первая группа крови, годится для всех.

Бабушка Полина обнимала деревья из уважения, зато сама Аннушка прижималась к ним всем телом либо становилась спиной, чтобы позвоночник от копчика до затылка касался коры, и так надолго замирала, прикрыв глаза. Но прежде она выбирала дуб по каким-то своим признакам, на ощупь, и вот однажды выбрала ничем не примечательное дерево, даже без таблички с указанием возраста, однако бабушка Полина испуганно закричала:

— Не подходи к нему! Не приближайся!

— Почему? У этого дуба по сердцевине бежит очень мощный поток!

Бабушка Полина сама развернула коляску, чтобы не смотреть на дерево. И тихо сказала:

— Под ним застрелился Александр Николаевич…

Аннушка отпрянула от дерева:

— Кто?.. А кто это?

— Генерал Ерашов, младший брат Сергея Николаевича… А Сергей Николаевич — прадед Кирилла.

— Когда? Почему?

— Пойдем отсюда, — сказала бабушка Полина. — Я не могу смотреть на это место.

Они отъехали уже далеко от памятного дуба, и бабушка Полина стала рассказывать:

— Александр Николаевич после смерти брата оставался старшим в семье. А был он такой немногословный, строгий, я его так боялась в детстве… Если он к завтраку вышел, то в столовой уже никто громко разговаривать и смеяться не смел. Пустого шума не любил. Как суббота — метлу возьмет и утром вокруг дома все дорожки выметет. А мы все ему помочь хотели… Мне лет семь было, и вот я тоже взяла метелку и мету, и мету! Ветерок был, и всю пыль на Александра Николаевича несет. А он лишь приговаривает: «Славно, Полина! Молодец, Полина, хорошая из тебя хозяйка вырастет!» Я довольная!.. Потом он приносит брюки и щетку, дает мне и говорит: «Почисти-ка, сударыня, я нынче собрался в этих брюках на службу». Одежду у нас только прислуга чистила. Я чуть не в слезы, стыдно… Уж чистила-чистила! Он же стоит надо мной и нахваливает, мол, хорошая хозяйка растет. Вот такой был Александр Николаевич…

Она тихонько рассмеялась, словно уже забыла, с чего начала и почему вспомнила генерала Ерашова.

— Почему же он… застрелился? — спросила Аннушка.

— Как же — почему? — с легким возмущением сказала бабушка Полина. — Он же был монархист! Истинный монархист! А большинство офицеров из его окружения поддерживали белое движение. И когда государь отрекся от престола, а Михаил его не принял — это был такой удар для Александра Николаевича! Он будто заболел после этого, помню, все говорил: «Что же мне делать, если государь предал? Если бросил Россию на произвол?» И офицеры над ним смеялись… Мы тогда собрались уезжать во Францию, многие уезжали в то время. Александр Николаевич согласился ехать и в день отъезда пошел попрощаться с любимыми местами в парке… Ведь из-за него все Ерашовы и остались в России. А так бы и по-русски-то уж разучились… И жениха б тебе не было!