Владимир Москалев - Королева Бланка

Новую партию дров подбросили в костер, и вот он уже полыхает вовсю, без конца подпитываемый все новыми стишками, песенками, памфлетами и анекдотами. Последние росли, как грибы после дождя.

Вот один из них. Дата рождения: июнь 1228 года.

«Однажды его преосвященство вышел в зимний сад и увидел на снегу надпись, сделанную мочой: „Кардинал дурак“. Он страшно разгневался и приказал министру разобраться в этом деле. Вечером министр доложил кардиналу: „Ваше преосвященство! Преступников удалось разыскать. Их двое: моча – графа Шампанского, почерк – королевы“».

Вслед за памфлетами на улицах Парижа стали появляться некие личности, заявляющие о том, что королева недостойна уважения и власти, ибо она спит с убийцей своего супруга. Парижане возмущались, шумели, требовали доказательств. И тогда новоявленные глашатаи – бродяги, нищие, мошенники, даже жрицы любви – объявляли:

– Да разве вы не знаете, что это любовник отравил ее мужа? Ему захотелось полакомиться королевским телом, а как это сделать, если не убрать супруга дамы его сердца? Но она простила ему все, одурманенная его песенками и его любовью. Еще бы, ведь он сутками не выходит из ее покоев! Итак, знайте, кастильянка спит с убийцей короля, сына Филиппа Мудрого! Чего стоит такая королева, которая заслуживает того, чтобы ее изгнали! Мы хотим государя! Нам не нужна его мать, прелюбодейка и убийца, к тому же иностранка. Долой иностранку! Возьмемся за оружие и пойдем на дворец!

Но парижане сомневались и не спешили следовать такому призыву. Что-то их настораживало, им казалось, здесь что-то не так. И в самом деле, с чего вдруг такая атака на Бланку Кастильскую? И когда же? Почти два года спустя, после того как провалилось несколько заговоров! Словно в подтверждение сомнений, в памяти всплывали события в Монлери…

А юные менестрели тем временем декламировали на улицах города свежеиспеченный стишок:

Бланка никогда не отличалась вспыльчивым нравом, умела не обращать внимания и прощать врагам своим, но тут терпение ее лопнуло. Она приказала разыскать поэтов и после пыток предать смертной казни. Но не так-то легко было это сделать. Как мыши от кота, проворно исчезали в лабиринтах парижских улиц бесшабашные менестрели и взбалмошные школяры, едва завидев отряд стражников. У кардинала были свои агенты, с помощью горожан им удалось поймать двух таких поэтов-певцов. Они отпирались поначалу, уверяя, будто всего лишь повторяют то, что услышали от других. Развязать языки помогла Пыточная башня. Их вздергивали на дыбу, дробили кости ног в «испанских сапогах», жгли на угольях пятки. Кардинал допрашивал, палачи изощрялись в своем искусстве, а клирики записывали показания, которые потом кардинал передавал королеве.

– Это всё Филипп, твой дядя, сын мой, – читала мать Людовику пергамент с засохшими на нем брызгами крови. – Его рук дело. Он обучает, наставляет, хорошо платит. Держит у себя рифмоплетов. Это они стараются под его диктовку.

– А еще? Кто еще? Эти крикуны должны были выдать сообщников. Господин кардинал, вы добились у них таких признаний?

– Они не назвали других имен. Понятно: им незачем знать больше того, что они уже знают.

– Их казнят?

– Повесят завтра утром на Гревской площади. Им вменяется в вину государственная измена и провоцирование беспорядков в городе.

– Не слишком ли строго, ваше преосвященство? – проронил король.

– Горожане должны видеть казнь – это охладит чересчур впечатлительные умы.

– Защищается – стало быть, виновна, – негромко, ни на кого не глядя, промолвила Бланка.

Легат бросил на нее взгляд, в котором сквозило удивление.

– Это вынужденная мера, государыня, – необходимо поставить заслон распространению заразы. Так может дойти бог знает до чего: они вздумают, например, возглавить толпу, пойти штурмом на дворец и потребовать от вас объяснений.

– Пожалуй, вы правы, кардинал, – пришла к убеждению в правоте легата королева-мать.

Несмотря на это, количество смутьянов не убавлялось. Среди них находились даже земляки Бланки. Вот что сообщает летописец:

«В большинстве своем парижане все же не спешили ругать королеву и уж тем более пресекали всякие попытки нападок на короля, который якобы закрывает глаза на вызывающее поведение своей матери-опекунши. Одного крикуна на моих глазах стащили с бочки, откуда он бросал в толпу обвинения в адрес Бланки Кастильской, и спросили:

– Из каких ты краев, иностранец, и почему честишь нашу королеву?

– Из Испании, – ответил он.

– Да ведь она землячка твоя!

– А мне надо что-то жрать».

Не упускали случая погреть руки на беспорядках в городе мошенники и грабители. Слышали, как один такой сказал своему приятелю:

– Ты будешь ораторствовать, а я – срезать кошельки. Дорогу оратору! Слушайте все!

Помимо этого, неизвестно откуда появившиеся на перекрестках и площадях города зазывалы стали огульно обвинять королеву в расхищении государственной казны, в том, что она затягивала с женитьбой короля, чтобы подольше иметь над ним власть, и все в той же безнравственности. Нашлись и такие, что предсказывали гибель державы франков.

Словом, болтунов хватало. Они наводняли город, раздувая костер мятежа, или, выражаясь по-иному, поддерживая пламя страстей. Цель у этой акции была одна – рассорить, разбить, разлучить ненавистную пару, лишить королеву ее союзника и защитника, а заодно и поддержки народа.

Парижане, безмолвно взирая на дворец, чесали затылки.

– Ну и что? – резонно пожимали плечами одни. – Разве королеве запрещено миловаться с мужчиной? Или она не женщина? Что тут такого?

– Первейшая обязанность правителя, а тем более женщины, – добродетель! – возражали недалекие умом обыватели.

– Да она что же, предала государство? Затопила город бандами наемников? – пытались достучаться до мозгов тупоголовых здравомыслящие бюргеры и ремесленники. – К тому же она вдова, ей некому изменять. Разве вдовам во Франции запрещено влюбляться?

– Так ведь она королева! – упорствовали недоумки.

– Что ж с того? Не из камня же она, живая ведь, – не сдавались те, кто шел защищать короля в Монлери.

Все эти басни и наветы, облетевшие Париж и забрызганные по дороге грязью из всех сточных канав, каркающими воронами ворвались во дворец и стали разлетаться по залам, будуарам, покоям.

Бланка дала волю негодованию.

– Страной правит король; я – мать-опекунша до его совершеннолетия. Разве это не свершившийся факт? – бушевала она, бросая на кардинала и архиепископа возмущенные взгляды. – А они все еще пытаются поставить под сомнение законность опекунства! Их, видите ли, не устраивают мои полномочия и те обстоятельства, в которых я получила мой титул! Но у меня есть козыри: в стране царит мир; правительство продолжает политику Филиппа Августа и Людовика Восьмого.