Валентин Пикуль - Избранные произведения. III том

— Ну, что это такое? Разве это салат? Одна картошка… А где же мяско?

Где же рыбка? У меня же диетка…

Ночью Лерма-Орлова допытывалась у Ванечки:

— А что мне с этих свиданий будет?

— То же, что и мне, — отвечал он. — Заграничный паспорт в зубы и приятные сновидения на русские национальные темы…

Белецкий зашел к Хвостову, посмеиваясь:

— А мы оказались правы, что посадили Петца… Сейчас у меня был Манасевич, и, чувствительно благодарный за то, что мы избавили его от ревности, он продал нам хороший товар. Он дал понять, что Распутин с Питиримом скоро вытащат наверх Штюрмера.

— Гришка предал меня! — закричал Хвостов.

Люстра под потолком кабинета поехала куда-то вбок и погасла. Весь мир стал коричневым и отвратно-суконным. Хвостов чуть не выпал из кресла.

Опомнился. Быстро взял себя в руки.

— Честно говоря, — сознался с откровенностью (какая ему была присуща и которая его губила), — я ведь и сам метил на место Горемыкина… Значит, Гришка решил поводить меня за нос!

В чем соль? А в том, что товарищ министра страдал сейчас в унисон со своим министром. Займи Хвостов пост Горемыкина — тогда Белецкий сядет на место Хвостова, но с появлением Штюрмера эта проекция разваливалась.

Хвостов, однако, не проболтался, что в его арсеналах хранится мощное секретное оружие против Распутина. Из великосветских будуаров он извлек черногорца-монаха Мардария, мужчину красоты небывалой, который уже два года без передышки «монашил» в спальнях аристократок. Мардарий был типичный альфонс, и потому Хвостов (сам циник!) говорил начистоту:

— Денег не дам — получи с бабья. Но я решил устроить тебе карьеру…

Возьмика, братец, да прижми Вырубову. Она, правда, на костылях, но это даже оригинально…

Мардарий вскоре доложил, что Вырубова пала.

— Теперь задирай рясу да жми прямо на царицу!..

Это был удар, способный сразить Распутина наповал. Мардарий успешно проник в покои Алисы, но в истории мирового фаворитизма он своего имени не оставил. Царица, как-никак, все же была «доктор философских наук», и она, естественно, возмутилась четкой оперативностью монаха, который действовал так стремительно, будто опаздывал на поезд… Хвостов прогнал монаха с руганью, заодно устроил и нагоняй своему товарищу — Белецкому:

— Тут что-то не так! У меня создается впечатление, что вы, сударь, заодно с Гришкой начали играть против меня.

Белецкому сейчас было невыгодно лишаться дружбы с Распутиным, но коли к стенке прижали…

— Я устрою ему… мордобой, — обещал он Хвостову.

— Это мне ничего не даст, — отвечал министр. — Помимо шикарного мордобоя, мне нужен еще скандал вокруг имени Распутина, обязательно с составлением полицейского протокола… Вы можете, не сходя с места, разработать точную стратагему скандала?

— Я использую близость к Распутину фоторепортера Оцупа-Снарского, который состоит при нем вроде флигель-адъютанта.

— Пардон, откуда вы знаете Оцупа-Снарского?

Хвостов не заметил, что Белецкий смутился.

— Совсем не знаю. Но он — приятель Манасевича, — Действуйте. Вот деньги… сколько угодно! На конспиративной квартире МВД, которую Хвостов использовал в личных целях, он сказал Наталье Червинской:

— Я успокоюсь, когда увижу труп Распутина…

Если раньше министры боролись с Распутиным вполне легально, добиваясь лишь его устранения, то Хвостов вступил в нелегальную борьбу, желая физического уничтожения Распутина!

Историки уже давно заметили, что «хвостовщину» с полным правом можно отнести к разряду бульварных романов… Итак, решено:

Распутина станут калечить! Впрочем, конокраду не привыкать.

Эх, раз, еще раз, еще много, много раз!

Комиссаров пришел к Хвостову в недоумении.

— По-моему, — сказал он, — если уж вы решили Гришку трепать, так надо растрепать его так, чтобы не встал.

— Конечно. Какие могут быть сомнения?

— А Белецкий велел мне предупредить агентов, чтобы они Распутина кулаками пригладили, но костей бы ему не ломали.

— Я перестал понимать Степана! — ответил Хвостов. — От моего имени выдайте агентам бандитские кастеты…

Задумано было искалечить Распутина после вечеринки у Оцупа, когда Гришка выйдет из его дома и пошляется по глухому Казачьему переулку; деньги для кутежа МВД дало Манасевичу-Мануйлову с тем, чтобы он вручил их хозяину квартиры. Назначенные для избиения агенты были хорошо загримированы и переодеты под ночных гуляк; для быстрого бегства за поворотом переулка их должна ожидать автомашина с опущенным верхом. Хвостов сказал Комиссарову:

— Гришку прямо с панели надо сразу запихнуть в нашу машину и отвезти сначала в полицию для составления акта, а только потом уже везти к хирургам… Самое главное — побольше шума!

Вот и полночь миновала. Волшебное трио в составе Хвостова, Белецкого и Комиссарова уселось в служебную машину и дважды на малой скорости проехало Гороховую, вертясь в изгибах Казачьего переулка. Видели загримированных агентов, но в окнах квартиры Оцупа-Снарского почему-то не было света.

— Странно, — нахмурился Хвостов.

— Проедем еще раз, — сказал Белецкий шоферу.

— Опять темно, — глянул на окна Комиссаров…

Наездились всласть! Хвостов, замерзнув, велел шоферу развозить всех по домам, но при этом он выговорил своим коллегам:

— Вот вам анекдот! Я — министр внутренних дел, Степан Петрович — мой товарищ, а вы, Михаила Степаныч, — генерал-майор корпуса жандармов.

Кажется, не последние людишки в империи, а вынуждены жулиться на морозе, чтобы подловить чалдона, который недостоин даже того, чтобы развязывать нам шнурки на ботинках.

— К чему вы это сказали? — спросил Белецкий.

— А к тому, что кто-то из нас предупредил Гришку.

— Только не я, — сразу же отперся Комиссаров.

— Про меня тоже не подумаешь, — сказал Хвостов.

— Выходит, на меня шишки падают? — спросил Степан… Агенты с кастетами дрогли на морозе всю ночь, но Гришку не дождались. Стало известно, что деньги, выданные на гульбу из кассы МВД, были в ту же ночь дружно пропиты в отдельном кабинете «Палласа», причем пропивал их сам Распутин, а помогали ему Манасевич и Оцуп-Снарский (с ними была и Лерма-Орлова).

Белецкий явился к министру с извинениями, вроде бы не понимая, кто их предал, кто завалил операцию — Манасевич или Оцуп-Снарский.

— Я знаю не их, а вас, — отвечал Хвостов. — В чем вы меня можете подозревать?

— В том, что вы, обязанный по долгу службы охранять Распутина от покушений, действительно уберегли его от покушения. Ваше поведение не всегда бывает достойно звания дворянина.

— А я не дворянин! Я сын бакалейного лавочника.