Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

— Невилл говорил четыре минуты. Худшего выступления премьер-министра я еще не видел. Он мямлил и юлил и сказал, что Германия может вывести из Польши войска, чему никто не поверил. И ни слова — о войне, ни даже об ультиматуме.

— Но почему? — сказал Энди.

— В частных разговорах Невилл говорит, якобы он ждет, что французы оставят колебания и объявят войну Германии одновременно с нами. Но многие подозревают, что это просто трусливая отговорка.

Фиц сделал еще глоток вина.

— Следующим говорил Артур Гринвуд. — Гринвуд был лидером партии лейбористов. — Когда он встал, Лео Эмери — заметьте, член парламента от консерваторов! — выкрикнул: «Артур, скажи за Англию!» Подумать только, чтобы от лица Англии высказался чертов социалист — тогда, когда премьер от консерваторов не оправдал надежд! Невилл был похож на побитую собаку.

Граут снова наполнил бокал Фица.

— Гринвуд говорил крайне мягко, но все же сказал: «Мне хотелось бы знать, сколько еще мы готовы медлить?» И обе стороны палаты общин встретили эти слова одобрительными криками. Я полагаю, Невилл был готов провалиться сквозь землю… — Фиц взял персик и ножом и вилкой нарезал его на ломтики.

— И чем все кончилось? — спросил Энди.

— Ничего еще не решено. Невилл вернулся на Даунинг-стрит, десять. Но остальной кабинет окопался у Саймона в кабинете, в палате общин. — Сэр Джон Саймон был канцлером казначейства. — И они заявляют, что не выйдут оттуда, пока Невилл не пошлет немцам ультиматум. Тем временем начинается заседание исполнительного комитета Лейбористской партии, а недовольные «заднескамеечники» проводят собрание на квартире у Уинстона.

Дейзи всегда говорила, что не любит политику, но, войдя в семью Фица, наблюдая все это изнутри, она политикой заинтересовалась и нашла это действо захватывающим и устрашающим.

— Значит, премьер-министр должен действовать! — сказала она.

— Да, конечно, — сказал Фиц. — Прежде чем парламент соберется снова — а это должно произойти завтра в полдень — я думаю, Невилл должен либо объявить войну, либо подать в отставку.

В холле зазвонил телефон, и Граут вышел ответить на звонок. Через минуту он вернулся и сказал:

— Милорд, звонили из Министерства иностранных дел. Звонивший джентльмен не стал ждать, когда вы подойдете к телефону, а настоял на том, чтобы передать сообщение… — старый дворецкий выглядел растерянным, словно с ним говорили довольно резко. — Премьер-министр созывает собрание.

— Дело двинулось! — сказал Фиц. — Хорошо.

Граут продолжал:

— Министр иностранных дел хотел бы, если это вас не затруднит, чтобы вы присутствовали. — Фиц не входил в состав кабинета, но иногда младших министров просили присутствовать на собрании, если речь должна была идти об области их компетенции. Они сидели не за центральным столом, а сбоку, чтобы можно было обратиться к ним за подробностями.

Би посмотрела на часы.

— Почти одиннадцать. Мне кажется, ты должен ехать.

— Я действительно должен. Оборот «если вас не затруднит» — простая вежливость. — Он промокнул губы белоснежной салфеткой и, хромая, снова ушел.

Графиня Би сказала:

— Граут, сделайте еще кофе и принесите в гостиную. Возможно, мы сегодня ляжем поздно.

— Да, ваше высочество.

Все вернулись в гостиную, оживленно переговариваясь. Ева была за войну: она хотела увидеть гибель нацистского режима. Конечно, она будет волноваться за Джимми, но она вышла замуж за солдата и всегда знала, что ему придется рисковать жизнью в бою. Би тоже была за войну, поскольку немцы заключили союз с большевиками, которых она ненавидела. Мэй боялась, что Энди могут убить, и безудержно плакала. Малыш не понимал, зачем двум таким великим державам, как Великобритания и Германия, начинать войну из-за такого бесплодного полудикого края, как Польша.

Улучив момент, Дейзи увела Еву в другую комнату, где можно было поговорить наедине.

— У Малыша есть любовница, — сразу же выпалила она. — Смотри, что я нашла! — И она показала Еве кондомы.

— Какой ужас! Бедная Дейзи!

Дейзи подумала, не рассказать ли Еве все эти грязные подробности — обычно они рассказывали друг другу все, но сейчас это было слишком унизительно, и она лишь сказала:

— Я вызвала его на разговор, и он признался.

— Он раскаивается?

— Не особенно. Он говорит, что так делают все мужчины его класса, в том числе и его отец.

— Джимми — нет! — решительно сказала Ева.

— Конечно, я уверена, что ты права.

— Что ты собираешься делать?

— Уйду от него. Мы можем развестись, и пусть виконтессой будет кто-нибудь еще.

— Но если начнется война, тебе нельзя будет от него уйти!

— Почему?

— Потому что это будет жестоко, если он уйдет на фронт.

— Он бы думал об этом раньше, прежде чем ложиться в постель с парой проституток в Олдгейте!

— Но это будет еще и предательством. Нельзя уйти от человека, который рискует жизнью, защищая тебя.

Дейзи неохотно признала, что Ева права. Война превратит Малыша из презренного прелюбодея, заслуживающего, чтобы его бросили, в героя, защищающего свою жену, свою мать и свою страну от ужаса оккупации и порабощения. Несправедливо будет, если все в Лондоне и Буффало будут считать ее трусливой предательницей, если она его оставит. Она и сама бы так считала. Если будет война — она хотела быть отважной патриоткой, хоть была не вполне уверена, что может входить в это понятие.

— Ты права, — недовольно сказала она. — Если начнется война, мне нельзя его бросать.

Прогремел раскат грома. Дейзи взглянула на часы: была полночь. Звук дождя изменился: теперь вода лилась потоками.

Дейзи и Ева вернулись в гостиную. Би спала на кушетке. Энди обнимал Мэй, которая все еще всхлипывала. Малыш курил сигару и пил бренди. Дейзи твердо решила, что когда они поедут домой, машину поведет она.

Фиц вернулся в половине первого, его вечерний костюм промок насквозь.

— Колебания позади, — сказал он. — Утром Невилл пошлет немцам ультиматум. Если к полудню они не начнут выводить из Польши войска — к одиннадцати утра по нашему времени, — мы начинаем войну.

Все поднялись и стали собираться по домам. В холле Дейзи сказала Малышу: «Машину поведу я», и он не стал с ней спорить. Они сели в кремовый «бентли», и Дейзи завела машину. Граут запер дверь дома Фица. Дейзи включила дворники, но не тронула машину с места.

— Малыш, — сказала она, — давай попробуем начать сначала.

— Что ты имеешь в виду?

— На самом деле я не хочу от тебя уходить.

— А уж я-то абсолютно не хочу, чтобы ты уходила.

— Брось этих женщин из Олдгейта. Будь каждую ночь со мной. Давай действительно постараемся завести ребенка. Ты же хочешь этого, правда?

— Да.

— Так ты сделаешь, что я прошу?